Надежда Соколова - Имена собственные в фразеологии

в) имена присваивались и по другим признакам – росту, особенностям телосложения: Сухой, Толстой, Малюта, Беспалой, Голова, Заяц, Лобан и т. д.;

г) имена, присваивающиеся в зависимости от характера и поведения ребёнка: Бессон, Булгак (беспокойный) , Забава, Истома, Молчан, Смеяна, Неулыба, Смирной и т. д.;

д) в некоторых именах отмечались желанность или нежеланность появления ребёнка в семье и другие обстоятельства его рождения: Богдан, Бажен (желанный, милый) , Голуба, Любим, Ждан, Нечай, Милава, Поздей, Любава, Хотен и т. д.;

е) некоторые имена давались по времени рождения ребёнка: Вешняк, Зима, Мороз и т. д.;

«Были и другого порядка имена, восходящие к древним поверьям. Это «плохие» имена, которые якобы способны были отвращать злых духов, болезни, смерть: Горяин, Немил, Нелюба, Неустрой, Злоба, Тугарин (туга – печаль)» [Там же, 43-44].

Описывая второй период, авторы утверждают: «Христианизации населения Руси и обязательному при этом обряду крещения сопутствовало наречение людей новыми христианскими личными именами, перечни которых были переданы византийской христианской церковью с религиозными обрядами. Попали они в древнерусский язык не в переводах, а в подлинных иноязычных звучаниях, абсолютно непонятных и чуждых для русских людей… На протяжении XII, XIII, XIV веков шёл процесс ассимиляции иноязычных имён… Постепенно иноязычные имена стали привычными, своими для русских людей» [Там же, 49,52]. Наиболее распространёнными в это время были следующие имена: Гавриил, Георгий, Пётр, Иосиф и др.

О третьем этапе написано следующее: «Третий этап развития русских имён, продолжающийся и в наши дни, начался со времени опубликования декрета Советских Народных Комиссаров РСФСР от 23 января 1918 года об отделении церкви от государства и школы от церкви. Этот декрет положил начало свободному выбору личных имён родителями и объявил законной гражданскую регистрацию рождений вместо церковного крещения. С этого времени в русский именной ряд вошли многие иноязычные имена – Жанна , Инесса , Эдуард , Тимур и другие, а также новые русские имена, возникшие в годы революционной ломки старого уклада жизни, многих традиционных представлений» ( Владлен , Интерна, Искра , Коммунар ) [Там же, 62].

Люди издавна пытались понять назначение и функцию слов в языке. Словам приписывали божественное происхождение и окружали ореолом таинственности. Особенно человечество интересовал вопрос о существовании в языке имён собственных. Эта проблема особенно активно обсуждалась философами.

Разграничение имён собственных и нарицательных ведётся ещё от стоиков (3 в. до н.э.). Позже, в европейской философии об именах писал в своих «Опытах» Мишель Монтень.

В русской философии эта проблема начала активно обсуждаться в к. 19 – нач. 20 в. «Всякое познание, – утверждал С.Н. Булгаков, – есть именование, а предикат, идея, срастаясь с субъектом, с подлежащим, даёт имя. Таково происхождение всех вообще именований и имён. При этом сращение это может быть более тесным и постоянным или же временным и преходящим; в зависимости от этого мы различаем так называемые «собственные» и «нарицательные» имена» [Булгаков 1999: 234]. Булгаков считал, что одно и то же имя в своём генезисе может быть и нарицательным, «как возникающее от нарицания (именования)», и собственным, «если оно пристаёт к своему носителю как постоянный его предикат, так что носитель его именуется этим предикатом» [Там же, 234]. Любое имя имеет смысл, объяснял философ, и этот смысл составляет то, что Булгаков назвал внутренней формой имени. Но со временем эта форма может «побледнеть» в своём значении и будет употребляться как имя собственное. Основным критерием различия собственного и нарицательного имён философ считал «бессмысленность, отсутствие внутренней формы, так сказать, алгебраический характер» имени собственного [Там же, 235]. Но если наполнить это же имя содержанием, придать ему внутреннюю форму, то оно превратится в нарицательное (напр., Хлестаков и хлестаковщина). Это происходит потому, что «сгусток слова расплавляется и переплавляется, получает новую жизнь» [Там же, 235].

Вопрос об отличии собственных и нарицательных имён Булгаков делил на два подвопроса: «о природе самого имени и природе его носителя» [Там же, 235]. Рассматривая первый подвопрос, он писал, что «всякое имя в своём возникновении есть слово, то есть, смысл, идея, содержание; бессмысленных и бессодержательных имён в их генезисе не существует…Собственное имя в строгом смысле… не есть даже слово, как не есть слово алгебраический знак: оно стоит на самой грани слова, есть слово только по звуковой оболочке» [Там же, 235-236].