Владимир Леонов - «Искал не злата, не честей». Том 1

Ты явственно начнешь слышать, как расталкивая израненные душевные струны, сквозь скрип умственных недомоганий и пушистый шорох нежной лени, ломая стан пустоте желаний и хребет застывшему разуму, вторгается в твой микрокосмос, чувствительный эфир, свежий ритм жизни. Словно ты на велосипеде едешь по зубчатым дугам. Или ловишь тигра в чаще, а птицу – в небесах.

Будут всплывать в сознании видения древних цивилизаций, затонувших, увядших материков, картины увлекательных жертвоприношений, династических цепей разрушительного безумия…

Тех времен, когда мистический Моисей сошел с горы Синай, прижимая к сердцу Скрижали Завета и призыв «Возлюби ближнего, как самого себя», а Голгофский Страдалец, пришедший спасти мир от проклятого греха, был отвергнут Иерусалимом… И прочие, не поддающиеся разумному истолкованию явления и формирования, желающие утвердиться, назвать и воззвать « для изучения, для обличения, для исправления, для наставления и праведности» – Библ. Новый Завет.

«И положил с вечера мысль на сердце, а утром выдал решение» (хроники персидские). Пушкин именно кладет мысль на сердце – нигде иначе мысль не может преобразиться, стать силой духовной, как на престоле сердца поэта. Его поэзия стоит как Наос, как Храм, близкое к миметическому подобию «Образ человека», заполняет эфирную безликость и безначалие, подсказывает, что мысль когда- то поселилась в душе человека.

Их слава – им же стыд; творенья – смех уму

И в тьме возникшие низвергнутся во тьму.

На страницах – всплески настроений: веселых, грустных, решительных… и море любви к живущим на земле людям, как будто их сердца целуются. Каждая лирическая строка – очарование, откровение, открытие, разрешая людям лучше понимать свои мысли и чувства и становиться благороднее и милосерднее. Она точно пласт земли, обозначающий просто и, естественно, меру добра и зла, любви и доброты. Как поворот астрального мира, и ты чувствуешь на себе проекцию звездного неба, прелестной малой родины с крепкими русским духом и крепкими русскими избами. Слышишь голос мамы, и тебе хочется лететь к «родным пепелищам», как когда – то летал маленький принц Экзюпери без крыльев:

Что в имени тебе моем?..

Но в день печали, в тишине,

Произнеси его тоскуя;

Скажи: есть память обо мне, Е

сть в мире сердце, где живу я…

* * *

Если принять, что «Книга Велеса» имеет хотя бы минимальное право на существование в истине… И что ее предполагаемый автор Ягайло Ган действительно ее написал и на самом деле существовал (с Авраамом, Иосифом и Моисеем хотя, все эти имена тоже на грани реалии и вымысла), то поэзия Пушкина вполне себе тянет на летопись, проходящую по линии священного предания. Тексты стихов активизирует нашу родовую память. Они вынимают нас из ложного разделения на субъект и объект, и делает нас снова цельными существами. Таковы художественные, стилистические, структурные особенности поэзии Пушкина: «… побеждать, чтобы восхищать» -протопоп Аввакум.

И как любое священное предание, текст у Пушкина имеет огромный исторический смысл. И не важно, происходили события, описанные в нем на самом деле. А очень, очень важно – преодолеть вегетативное Бытие, не превратиться, в конце концов, в муравьев, которые при встрече узнают друг друга не иначе как на ощупь. Языковая и родовая идентичность – это когда ты в полудреме сладко сопишь под сказки, а в душу врастает любовь к запахам сенокосов. Первоцветов на троицу. Убранной пшеницы. Меда на пасеке. Парного молока от ласковой коровы. К лесу. К полю. К людям и их постперестроечным тревожным и радостным судьбам. А главное, – к древним преданиям о силе русского языка и русского слова, о величии предков и их подвигах во имя Руси. И поняв Откровение русского начала, вы перемещает в чудный поэтический мир вместе с персонажами Пушкина.

Вот когда ты формируешься как часть народа, впитываешь его мета-образы и многомерные смыслы. Всю многоликость этноса великого.

Все мы знаем о Моисее, Давиде и Соломоне, а о себе? Много ли? Но ведь у нас были свои. И были, и есть. У нас свой «сосново-березовый род». Гордый, сильный, благородный… С душевной трепетностью Пушкин посвящает нас, современников, в таинственный и загадочный мир наших предков… Перед лирой Пушкина почтительно склоняют головы Кольцов, Есенин, Маяковский… и мифические Арион и Орфей…

Пушкин не хочет, чтобы человек потерял сказку, ибо когда – то Рене Декарт фатально и трагически разделил человека и природу, провозгласив свое «Когито эрго сум». Отныне субъект и объект подменили собой единую природно-мифологическую ценность.