Анатолий Королев - Влюбленный бес. История первого русского плагиата

Казалось бы, явная сердечная склонность прелестной Веры к товарищу должны были бы оскорбить неукротимое самолюбие старшего друга, вздыбить бурю из ревности, однако, Варфоломей никак не показывал недовольства, а, напротив, на словах обращался с Павлом намного радушнее и ласковей чем прежде.

Павел, совершенно отбросил былые сомнения насчет замыслов Варфоломея совратить чистого голубя, принимал без опасений все советы его, и поверял ему все тайны своей души.

Даже верный дядька Лаврентий переменил к Варфоломею прежнее негодование и стал подавать ему сухарь к чаю, когда тот заглядывал к Павлу посплетничать.

Однажды зашла у них речь о своих взаимных достоинствах и слабостях, – что весьма обыкновенно в дружеской беседе на четыре глаза. «Ты знаешь, я не люблю лести, – говорил Варфоломей, – но откровенно скажу, друг мой, что я замечаю в тебе с недавнего времени весьма выгодную перемену; и не один я; многие говорят, что в последние шесть месяцев ты созрел больше, чем другие созревают в шесть лет. Теперь не достает тебе только одного: навыка жить в свете».

Однажды зашла у товарищей откровенная речь о своих пороках – что весьма обыкновенно в беседе с глазу на глаз.

– Ты знаешь, я не люблю лести, – сказал Варфоломей, – но откровенно скажу, что замечаю в тебе весьма выгодную перемену. Тебе, друг, не достает только одного: навыка жить в большом свете.

– Свет, – рассмеялся Павел, – пустой звук!

– Не шути этим словом, – помрачнел Варфоломей, – я сам никогда не был охотник до света, и знаю, что свет – нуль. Но так уж не нами задумано, что этот нуль десятерит достоинства единицы.

Павел удвоил внимание.

– Предвижу твое возражение, зачем тебе светское общество, раз ты думаешь жениться на Вере… – при сих словах Варфоломей споткнулся. – Вы, молодежь, рисуете, что обвенчался, так и бал кончен; ан все только лишь начинается. Помяни мое слово – поживешь с женою год, два, опять вспомнишь о людях, о женщинах тоже, но тогда уж, друг мой, потруднее будет втереться в высшее общество. Притом учти, верные люди ой как необходимы в делах, особливо человеку семейному. Может быть, тебя страшит громкое имя большой свет?! Успокойся, душа моя, свет – это манежная лошадь, она очень смирна и только кажется крайне опасной, а все потому что у нее есть привычки, к которым надо лишь примениться.

Павел слушал приятеля и не понимал: чего он так тратит слова?

– Да, друг мой, к чему тратить слова? – сказал Варфоломей, словно счёл его мысли. – Лучше опробуй их истину. Послезавтра вечер у графини Настасьи Петровны, ты имеешь случай туда ехать. Я накануне был у нее с визитом, говорили о тебе, и она сказала, что желает видеть твою бесценную особу. Хватит жить взаперти!

Павел встрепенулся.

Слова Варфоломея увлекли нашего юношу, надо же, его желает видеть сама графиня, о нем говорили, его ждут, наконец, прав Варфоломей, прав, никогда прежде не бывал он в большом свете.

Что ж, послезавтра, в условленный вечер Павла увидели в гостиной графини.

Дом ее стоял чуть на отшибе от Невского, не в очень шумной улице и снаружи не представлял ничего замечательного; но внутри – богатое убранство, яркое освещение, сонмы слуг. Варфоломей заранее уведомил Павла, что на первый взгляд иное, может быть, ему покажется странным: графиня недавно лишь воротилась из дальних краев, где она овдовела, живет на тамошний лад и принимает к себе общество небольшое, но лучшее в Петербурге.

И точно, странности были.

Они застали несколько старомодных немолодых господ, которые отличались очень высокими париками, турецкими шароварами необъятной ширины, и не снимали весь вечер перчаток. Это пышное варварство никак не рифмовалось с модами того среднего круга, которое было известно нашему петербургскому юноше, но Павел уже заранее постановил не удивляться.

Да и когда ему было заметить сии недостойные мелочи?

Его вниманием совершенно овладела хозяйка графиня Настасья.

Вообразите себе женщину знатную, в пышном цвете молодой зрелости, одаренную всеми телесными прелестями, какими природа и искусство чаровать могут украсить женский пол на погибель сильного пола. Прибавьте еще и то, что она вот-вот потеряла путы супружества. Только молодая вдова в обращенье с мужчинами может являть смелую двусмысленность искусительницы, которая больше всего пленяет неопытных. Мог ли наш переменчивый Павел сохранить в своем сердце целомудренный образ пастушки из сельского огорода? Он мигом забыл свою Веру.