Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Медицинская тема, как и в прошлых книжках, задает тон. Разве Степнова – медик? Нет. Разве она историк, специалист по последней четверти XIX века (в определенном аспекте это необязательно, но, кажется, не здесь)? Нет. Последнее она и сама не отрицает. Просто ей самой захотелось разобраться.

«Пишите то, о чем знаете» – советуют обычно. Все наоборот. Все иначе. Ну так и получается не исторический роман, даже не роман из истории, а нечто иное, сразу и слов не подберешь, фантазии какие-то.

Немного о стиле.

Не люблю я эти разговоры.

Как-то уже говорил – хорошим стилистом можно назвать того писателя, читая которого о стиле не задумываешься. Здесь, со Степновой, не тот случай. Многие пошли копать-сравнивать в русскую литературу. Зачем так глубоко? Здесь акунинский дух, Акуниным пахнет. Та же неумелая вульгарная имитация русского стиля.

Почему вульгарная и неумелая?

Да потому что такое впечатление, что Степнова всю книгу выполняет домашнее задание, полученное от учительницы: возьмите предложение и распространите его с помощью других слов, прибегайте почаще к сравнительным оборотам «будто», «словно», «как».

Получаем фирменный степновский стиль:

«Москва гомонила, визжала санями и девками, ухала, колыхалась внутри кремля темной веселой жижей, и то закручивала люд гулким водоворотом, то застывала, вылупив нахальные глаза и раззявив рот».

Вот о чем это предложение? Что добавляют все эти накруты и подкруты уму и сердцу?

«Мейзель подышал на стекло – и в оттаявший глазок посмотрела на него тьма, беззвучная, непроницаемая, бездонная».

На тьме можно было бы и остановиться. Потому что все остальное – избыточно, ненужно. Тьма она и есть тьма. Никак не определишь. От того и страшно уже от одного слова. Для нестрашного обычного другое – «темнота».

Основная претензия – все с избытком. Либо грязь и вонь, либо солнце и цветение до сартровской тошноты. Верхи цыкают, низы бухают. Средний регистр отсутствует. Но в этом буханье-цыканье какой-то неизжитый писательский инфантилизм (а ведь какая книга уж), письмо как в юные годы разными пастами, типа, так красиво. Призвук попсы, дешевой школьной дискотеки.

Вот и герои все тоже патологичны. У нас, да и не у нас, тем более, путают патологию с особенностями развития. Быть странным, чудаковатым – обычно, но отчего же именно сразу что-то маньяческое, психиатрия? И опять – милости в этом никакой. Психа не полюбишь. Тут надо совсем головой двинуться. С автором и случилось.

Здесь урок и мастер-класс для всех начинающих писателей – надо не персонажей любить, а историю рассказывать.

Ну да хватит, наверное, уже на сегодня упражнений с очередной литературной грушей.

Ведь этой книги и вовсе не должно бы быть в природе. Ее следовало бы остановить, как фашистские танки, еще в издательстве на первом ридерском рубеже и отправить либо на дописку и переписывание, либо в мусорную корзину.

Не должно ее быть и по другой причине. Очевидно ведь, что текст настолько интересен автору, наплодившему по своей воле разных чудных симов, что читатель здесь и не предполагается.

Он лишний.

Л. Юзефович . Филэллин. М., Редакция Елены Шубиной, 2021

Роман о временах греческой войны за независимость, вроде бы, по определению должен быть историческим. Но с «Филэллином» Леонида Юзефовича такая же проблема, как со всей якобы исторической отечественной романистикой последних лет. То, что должно быть историческим романом, им, по факту, не является.

Исторический перед нами роман, или нет, определяется не годами действия, не антуражем эпохи, и даже не степенью детализации, а целью, мотивами, направленностью. В историческом романе эпоха интересна сама по себе, а не в качестве упражнения в подражании Эзопу: иносказание, поучение для нас сегодняшних.

Большинство так называемых современных исторических романов являются не более чем книгами в исторических декорациях.

«Филэллин» Юзефовича – роман не о том, как Греция стала свободной. Этот вопрос не слишком волнует автора. Греческая война здесь на периферии. Мы так и не узнаем, нужна ли она была самим простым грекам. Мнение бывшего царского лекаря Костандиса – не в счет. Ему, как представителю креативного класса, занятого конструированием нации, особой веры нет.

Первое в чем легко заподозрить автора – обычное для наших «исторических романистов», вроде Прилепина или Гиголашвили, опрокидывание политики в день вчерашний.