Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

«Благословенны те, которые…»: «Единственная ее дочь, горячо любимая Эммочка, умерла в четырнадцать лет от острого лейкоза»; «когда жизнь Александры Викентьевны была налажена самым идеальным образом, случился инсульт, ее повезли все в ту же Боткинскую больницу, где она через несколько часов и умерла, не приходя в сознание», – прощайте же, сестры, вы честно прошли…

«Ава»: «Купили маленького серого пуделя Брома. Через месяц он заболел чумкой и, несмотря на старательное лечение, скончался», – пошто вы, тетенька, животину тираните?

Согласен, для веселия планета наша мало оборудована. Но когда в репертуаре всего один номер, пусть и смертельный, оскомина наступает безотлагательно. Хотя авторесса честно пыталась разнообразить фабульную монотонность за счет по-детсадовски наивной мистики. «Aqua allegoria», к примеру: Соню бросил муж, ж-жуткий тип – жареное мясо любил. После развода счастливая Соня перешла на яблочную диету и превратилась в яблочную же листовертку. И к чему мне это рассказали? – не ешь, Аленушка, листоверткой станешь?

Ничуть не меньше озадачивает паралогическое, на грани идиотизма, мышление героев. Зарифа на смертном одре приглашает умную (конечно же!) еврейку, чтобы расспросить, что такое интеллигенция. Людмила Евгеньевна, простите, кто у нас при смерти – бизнес-вумен с бульдожьей хваткой или Васиссуалий Лоханкин, озабоченный трагедией русского либерализма? Алиса откладывает барбитураты на черный день, будто и нет у медикаментов срока годности. Вера Иванна чуть ли не силком выдает дочь замуж за иракского курда, а потом целый год прячет от нее письма мужа. Хотя улицкие герои избытком логики никогда не страдали: Кукоцкий, помнится, не щадя живота и глотки, требовал разрешить аборты, – нет бы о контрацептивах позаботиться придурку…

Но что бесповоротно ставит в тупик – идиостиль лауреата дюжины литературных премий и кавалера трех орденов. «Она погладила подругу по подвернувшейся шелковой ноге», – никак растяжение голеностопа? Нет, нога под руку попалась. Подвернулась, значит, ага. «Она была сухарь, ничего не любила, кроме жукастых букв восточных языков», – та-ак, придется заняться лингвистикой. Суффикс «-аст» имеет значение избытка: глазастый, ушастый и проч. А что такое «жукастые буквы», – воля ваша, не ведаю. «Сплющенная с боков женщина с целеустремленной грудью», – цирк уродов приехал? «Мозолистые, обвисшие груди», – мозолистые? Господи, прости, примири, укроти!

За стилистическими чудесами непременно жди какой-нибудь убойной пошлости мощностью 20 килотонн в тротиловом эквиваленте. Примета верная, неоднократно подтвержденная всеми, от Прилепина до Самсонова. Так и есть, дождались : «Упитанные груди лежали, не вполне умещаясь, в ладонях, а измученный жезл пробил так долго не сокрушаемое препятствие» . Беда одна не ходит: «Навстречу друг другу рванулись два чистейших потока – один из священной вязкой жидкости, содержащей начало жизни, и второй, вода приветствия, приглашения и принятия». Вот кому лавбургеры писать! Стил и Картленд, садитесь! – обеим по двойке.

Удивляться, в общем-то, нечему. В недавнем интервью «ВопЛям» Улицкая категорически заявила: «Графомания – первое и необходимое качество писателя». Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

А. Геласимов . Чистый кайф. М., Городец, 2020

Прозу надо выбирать по тем же критериям, что и колбасу. Написано «Докторская», значит, шансы попробовать дряни – 50 на 50. А вот «Докторскую среднекошерную» брать определенно не стоит: довесок к названию прозрачно намекает на отступления от ГОСТа. Есть риск нарваться на суррогат из ферментированной свиной шкуры, сои, эмульсии и вкусовых добавок. И вообще без мяса.

То же самое с изящной словесностью. «Роман в рассказах» Прилепина, «роман-пеплум» Иванова, «роман-реконструкция» Погодиной-Кузминой, «оптический роман» Немзер – такой эрзац, что и в рот не возьмешь, хоть сахаром его облепи. Нынче Геласимов пополнил жанровую палитру: «роман-flow». Не уберегли степные боги – пришлось читать.

Без flow, ясен пень, тут никак: Андрей Валерьевич, задрав портки, рванул за комсомолом. Главный герой опуса – Баста, он же Баста Хрю, он же Баста Бастилио, он же Ноггано, он же N1NT3ND0, он же Василий Вакуленко, он же Элла Кацнельбо… простите, кажется, это уже не он. Впрочем, автор в припадке запоздалого целомудрия устыдился откровенной заказухи: это, мол, вовсе не Баста, а портрет поколения, все совпадения случайны.