Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Да, в романе есть и пропаганда, Кочетов рассуждает, кто и как намеревается сокрушить коммунизм, советскую систему. Но ведь таковы и задачи романа, содержание вполне отвечает избранной автором теме и форме – памфлету, а точнее – художественному памфлету, идеологическому «роману с ключом». А разве сочинения Солженицына – это не пропаганда? И разве не кривит душой автор «Случая на станции Кречетовка», описывая, как в самом начале войны молодой лейтенант задерживает подозрительного гражданина, и обвиняя бдительного лейтенанта в моральном уродстве, обусловленном культом личности? Так где же хваленая свобода, демократия, плюрализм мнений? Почему тот, кто отстаивает советскую систему – тупой, бездарный, плохой писатель; а тот, кто выступает против советской системы – напротив, как писали и пишут критики, «великолепный мастер… новый большой писатель», даже если он пишет ложь вымученным языком? Драгунский говорит прямым текстом: «Репутация автора создает его текст. Чего ждать от главного врага Твардовского, борца с “Новым миром”, ненавистника демократии и принципиального сталиниста? От писателя, занимавшего, по справедливому определению “Википедии”, консервативно-просоветские позиции?» Получается, от человека, занимающего консервативно-просоветские позиции, ничего хорошего ждать не приходится; что враг Твардовского – это враг всего прогрессивного человечества. Вот такая вот демократия. Слишком очевидно, что дело тут не в литературе.

Так в чем же дело? Почему по сей день так волнуется пишущая братия? Ведь Попов и Драгунский не одиноки в продолжающейся травле уже давно покойного Кочетова. И вот именно поэтому и вспоминается Булгаков, возникает ощущение, что «авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим».

Нужно вспомнить, что советское общество, как и современное российское, было довольно разнородным в плане идейных предпочтений. Была официальная идеология, но кроме идеологии были разные официальные и неофициальные идеи. Среди сознательных советских граждан встречались сталинисты, почвенники-националисты, либералы-западники. Кто-то считал, что расслабляться нельзя, что и в холодной войне нужна неусыпная бдительность, что страна окружена врагами и по мере построения социализма классовая борьба только обостряется; кто-то предпочитал окать и грезить прошлым, а кто-то настаивал на сближении с Западом и приобщении к западной демократии и рынку, уверяя, что классовая борьба – это анахронизм. Но холодная война была реальностью. А противостояние спецслужб – больше, чем темой для шпионских фильмов. И западные спецслужбы действительно делали ставку на советских почвенников, убедивших себя, что раньше в деревне едали «картошку – целыми сковородами, кашу – чугунками, а еще раньше, по-без-колхозов, мясо – ломтями здоровыми»; и либералов, мечтающих о рынке, безработице и платном образовании. В конце концов, либеральная мечта осуществилась, да и почвенникам никто не мешает грезить по-без-колхозными временами и подсчитывать убытки столетней давности. Только сталинисты вместе с Кочетовым оказались ошельмованы. Но в 60-е гг. Кочетов не молчал, активно выступая против идейных противников. Так, например, в начале 60-х между журналами «Октябрь» и «Новый мир», а другими словами, между Кочетовым и Твардовским, шли ожесточенные споры. Причем Кочетов настаивал, что «Новый мир» – вредное и даже опасное издание. По его мнению, журнал Твардовского навязывал кулацкую идеологию, исподволь вытесняя из сознания советских людей само понятие советскости. Молодые умы, считал Кочетов, «Новый мир» отравляет ядом нигилизма, критиканства, снобизма, мелкотравчатости, заурядности. Разумеется, Твардовский и его сторонники не отмалчивались, называя Кочетова то мракобесом, то хулиганом и обвиняя в наступлении на все передовое и новое.

А теперь вернемся к сюжету «Чего же ты хочешь?» и вспомним название издательства, патронировавшего поездку искусствоведов-шпионов. «New World» или «Новый мир». Другими словами, Кочетов не просто смоделировал в романе некую ситуацию, он продолжил таким образом полемику с «Новым миром», почему Твардовский и назвал его роман «общедоступной примитивно-беллетристической формой пропаганды подлейших настроений». Ведь Кочетов иносказательно говорил, что «Новый мир» – это троянский конь контрреволюции, это ловушка для простодушных советских людей. Под видом просвещения «Новый мир» впускает в общий дом врага. Эсэсовские преступники, эмигранты, ненавидевшие СССР, шпионы и диверсанты, еврокоммунисты-оппортунисты – так видел Кочетов Запад, с которым заигрывал «Новый мир». Роман Кочетова – это не абстрактный памфлет, не возмущение либералами как таковыми с намеками на конкретных лиц, это прямая атака Кочетова на журнал, возглавляемый Твардовским. Возможно, если бы роман не содержал прямое указание и откровенные нападки на вполне определенный объект, на трибуну и ядро советского либерализма, то и реакция на него была бы другой. Но тогда либералы сплотились. Консультант фильма «Обыкновенный фашизм» (в романе Кочетов и на фильм намекнул, имея в виду, что его авторы, говоря о фашизме, подразумевают советский строй) Э. Генри составил письмо на имя Л.И. Брежнева и собрал под ним подписи академиков и писателей. Письмо, в котором говорилось, что Кочетов своим бездарным произведением науськивает рабочих на интеллигенцию, чернит общество и рисует нечистоплотную карикатуру на советскую молодежь, попало к секретарю ЦК КПСС, курирующему вопросы идеологии, истории и культуры П.Н. Демичеву. Но прежде, чем с письмом ознакомились все секретари ЦК, оно оказалось у В.А. Голикова, помощника Генерального секретаря ЦК КПСС по вопросам внутренней политики и сельского хозяйства. Прочитав «письмо академиков», Голиков обратился к Брежневу. Он отметил, что письмо написано теми, кто занимается подобными рассылками регулярно, причем всегда с целью запугать всех «сталинизмом». А далее Виктор Андреевич совершенно справедливо отмечал, что возмутившиеся Кочетовым почему-то не возмущались ни зверствами Израиля в Палестине, ни контрреволюцией в Чехословакии. Не было писем от возмущенных академиков в связи с деятельностью Солженицына, Гинзбурга или письмами Сахарова. Не жаловалась интеллигенция, когда в «Новом мире» гуманными, мечтающими об искусстве и о любви изображались фашистские бонзы. Зато в отношении Кочетова извращено все. «Одно можно сказать, – писал Голиков, – что роман Кочетова, видимо, точно попал в цель. А эта цель – определенные уродства, которые встречаются в жизни нашего общества. Они справедливо беспокоят Кочетова и многих советских людей. То, что Кочетов изобразил в виде романа, можно прочитать во множестве писем, поступающих в ЦК, редакции газет и журналов. Эти уродства, конечно, не характеризуют нашего общества. Кочетов первый писатель, который сделал попытку обнажить эти язвы, эту ржавчину, встречающиеся, к сожалению, нередко на теле нашего общества». Голиков подчеркнул, что кроме группы из двадцати подписантов да еще трех или четырех писателей, не жаловался на Кочетова ни один колхозник, рабочий или интеллигент.