Анатолий Вассерман - По следам литераторов. Кое-что за Одессу

Но в конце (вернее, начале) улицы неожиданно открывается один из самых романтичных видов на город. Редкий для Одессы неплоский рельеф позволяет обозреть множество известных объектов (здание бывшего Черноморского пароходства, лестницу с Дерибасовской на Польский спуск, Оперный театр и проч., и проч.) в непривычном ракурсе. Открывающаяся панорама требует нескольких минут и, желательно, хорошего бинокля. С точки зрения логистики жаль, что с Дерибасовской не построили мост через Польский и Деволановский спуски, но романтичный вид искупает отсутствие такого моста [510].

От Олеши с его невероятной стилистикой (только про сердце в «Трёх толстяках» три неподражаемые фразы: « Сердце его прыгало, как копейка в копилке », « Сердце его забилось снизу вверх, как будто он не выучил урока », « Сердце его прыгало, как яйцо в кипятке ») мы подойдём к дому, где жил писатель совершенно другого направления и мировосприятия. У них с Олешей, живших в двух кварталах друг от друга, были разные Вселенные. Тем интереснее сразу перейти к Александру Ивановичу Куприну.

До дома Куприна по Маразлиевской, № 2 мы проходим от начала улицы Олеши буквально 250 метров направо. На углу Канатной (адрес – Канатная, № 8) – мореходное училище имени Александра Ивановича Маринеско (об училище мы рассказали в Книге 2, стр. 332–333). Напротив него на Канатной, № 6, осколки империи – практически заброшенное очень большое четырёхэтажное здание производственного вида. Когда в Одессе было Черноморское морское пароходство, здесь располагался его производственный комбинат – нужно было шить форму для самой большой судовладельческой компании мира. Поэтому: а) здание такое большое; б) сейчас оно заброшено. А вот отдел кадров пароходства не пустует: напротив дома Куприна у входа в парк Шевченко вместо отдела кадров ЧМП в солидном трёхэтажном особняке разместилось китайское консульство [511].

Итак, мы прошли переулок Нахимова и повернули на Маразлиевскую. На «шикарном» доме в стиле «модерн», срезанном с угла для удобства пешеходов и размещения дополнительных окон (как водится у многих угловых домов Одессы и Барселоны), мемориальная доска и бюст Александра Ивановича Куприна. Разделяет их некстати высунувшаяся веранда очередного кафе, но для решения задачи отступления от исторического облика здания «нужны три вещи: деньги, деньги, и деньги». Бюст справа от веранды выполнен современно, без мелких деталей, но главное в облике писателя передаёт хорошо: что-то мощное, борцовское улавливается сходу. Надпись на большой мемориальной доске слева от веранды сообщает, что в этом доме в 1910–1911-м годах жил русский писатель Александр Иванович Куприн. Никаких эпитетов. Однако Куприн писал в так называемый «Серебряный век» русской литературы: быть просто «русским писателем» во время, когда творили Толстой, Чехов, Леонид Андреев, Максим Горький [512], очень даже немало.

Рассказ об Олеше мы закончили примерами его потрясающих алмазных метафор. Ими «Три толстяка» насыщены как Амстердамская алмазная биржа [513]. Это вообще особенность одесской писательской школы. Потрясающий стилист и Катаев, хороши и Ильф-Петров, о Бабеле и говорить нечего. Впрочем, так насыщенно, как Бабель и Олеша, можно писать, наверное, если пишешь немного.

Куприн – человек солнечный, жизнелюбивый, энергичный, чем сродни жителям юга. Но метафоричность стиля – это не про него. У Куприна и без этого впечатляющие произведения.

По несправедливому стечению обстоятельств он часто воспринимается как беллетрист, в смысле – более-менее профессиональный бытописатель, без философской системы и широкого обобщающего взгляда. На самом же деле Лев Толстой не случайно « из всех младших современников… по-настоящему любил одного Куприна » [514]. Куприн, конечно, не продолжал толстовские сложные философские построения, не развивал его идеологию, а демонстрировал своими произведениями простую – а потому главную – линию Толстого. Она высказана ещё главным героем повести «Казаки» Олениным: «Кто счастлив, тот и прав!»

Если Олеша придумывает метафоры, боясь, что не сможет завлечь читателя интересным сюжетом, если он пьёт от безысходности, то у Куприна всё наоборот. Он пишет занимательно, увлекает читателя так, что тот уже не обращает внимание на стиль, и пьёт Куприн от избытка счастья, от ощущения собственной силы, яркости, живости и богатства окружающего мира. Можно сказать, у него был профессиональный интерес к жизни: он был предтечей Михаила Кольцова, три дня проработавшего в московском такси, или даже Израиля Петровича (Ильи) Штемлера, работавшего и в такси, и в универмаге, чтобы потом писать «производственные» романы, поражавшие читателя «застойных лет» обилием профессиональных терминов и деталей.