Анатолий Вассерман - По следам литераторов. Кое-что за Одессу

И напоследок. Жаботинский сам поступил так же высокоморально, как воспитывал своих политических наследников: большую часть своего грандиозного таланта посвятил не литературным трудам, а политической борьбе за свой народ. Поэтому чисто литературное наследие его так скромно; это не может не расстраивать. Все, знавшие начало его литературного пути (и Куприн, и Горький, и многие-многие другие), предрекали ему необычайный успех в русской литературе. Он сам выбрал другую – драматическую – судьбу.

А с другой стороны, мы прошлись по Одессе и рассказали более чем о трёх десятках писателей, включая самого Жаботинского. Могли это число, наверное, без труда увеличить вдвое, могли и уменьшить: картина литературной Одессы принципиально бы не изменилась. А вот – осмелимся предположить – политическая картина сионистского движения без Зеэва Жаботинского изменилась бы радикально. Так что объективно он сделал правильный выбор.

И при этом написал в последнем своём романе – «Пятеро»: « Когда всю жизнь пишешь и пишешь, в конце концов слово сказать совестно. Ужасно это глупо. Глупая вещь жизнь… только чудесная: предложите мне повторить – повторю, как была, точь-в-точь, со всеми горестями и гадостями, если можно будет опять начать с Одессы ».

Мы начали предисловие со ссылки на лекцию Дмитрия Быкова «Ильф и Петров. Тайна третьего романа». Логично, создавая этакое «прозаическое рондо», начать послесловие аналогично, то есть тоже отталкиваясь от литературоведческих размышлений Дмитрия Львовича.

Он отмечает в лекции «Воланд вчера, сегодня, завтра» [659], что в 1938-м году Михаил Афанасьевич Булгаков в основном закончил роман «Мастер и Маргарита», Леонид Максимович Леонов начал роман «Пирамида», а Лазарь Иосифович Гинзбург (Лагин) создал первую версию «Старика Хоттабыча». Драматическое и иррациональное время Большого Террора, переживаемого страной, одновременно вызвало у разных по стилю и мироощущению писателей желание рассказать об окружающем мире с точки зрения потусторонних сил. В первом случае это дьявол, во втором – ангел, в третьем и вовсе джинн. Быков отметил интересную особенность: только джинн – персонаж дохристианской эпохи – смог «вписаться» в окружающую действительность. Он единственный остался в Москве и выступает в цирке…

Для одесситов и тех, кто любит наш город, не менее значимо другое событие, уже упомянутое в последней главе этой книги. В 1936-м Житков закончил «Виктора Вавича», Катаев «Белеет парус одинокий», а Жаботинский – «Пятеро». Все три романа описывают Первую русскую революцию и рассказывают о нашем городе (роман Житкова – менее явно, но тем не менее…) Как видим, в трагические моменты истории «обычные» писатели ищут источник сил в чём-то потустороннем, а писатели-одесситы вспоминают о родном городе. Он для них источник вдохновения, надежды и любви.

Люди (как и большинство стадных и стайных животных) – в значительной мере конформисты. Когда не хватает сведений и/или времени для принятия решения – проще действовать как окружающие: если кто-то из них уже успел что-то решить – успех придёт ко всем; если выбранный путь неверен – с несчастьем первым столкнётся кто-то один, и остальные, видя его неудачу, так же дружно изменят своё поведение.

Нашу склонность к конформизму легко проверить: если в людном месте хотя бы 2–3 человека дружно остановятся, задерут головы и посмотрят в одном направлении – через считанные секунды вокруг них накопится толпа, мучительно вглядывающаяся в ту же точку неба в надежде понять, что же там было.

Конформизм зачастую опасен: если удаётся сформировать достаточно большую группу действующих разрушительно (или хотя бы имитирующих опасные действия) – к ним быстро присоединится громадная толпа, сносящая всё на своём самоубийственном пути. Этот механизм используют организаторы так называемых цветных революций – мятежей под красивыми лозунгами, уничтожающих демократическую власть под предлогом её преступности (власть действительно преступная при первых же признаках мятежа уничтожает всех его зачинщиков, а заодно и пошедших за ними рядовых граждан [660]).

Но человечество в целом стремится к выживанию и процветанию. Поэтому чаще всего люди принимают решения если не идеальные, то по меньшей мере приемлемые. Следовать таким – уже проверенным хотя бы в первом приближении – решениям в среднем куда полезнее, чем дёргаться из стороны в сторону на основании заведомо неполных сведений, поступающих по индивидуальным каналам. В отсутствие явно разрушительных предложений конформизм полезен и для общества в целом (без конформизма оно неустойчиво), и для каждой личности (в неустойчивых обстоятельствах невозможны долгосрочные планы, и слишком много сил уходит на постоянные перемены).