Владимир Алпатов - Языкознание - От Аристотеля до компьютерной лингвистики

А самое главное то, что система порождения речи — это действительно набор правил, оперирующих с исходным словарем первичных элементов. В соответствии с этими правилами, первичные элементы могут модифицироваться (морфология) и сочетаться между собой (синтаксис). В результате получаются высказывания. Такой подход в неявной форме содержался еще у Панини, а наиболее четко он сформулирован у Хомского и в основанной им генеративной лингвистике. Генеративный подход не надо понимать как модель деятельности говорящего (против этого предостерегал сам Хомский), но он представляет собой попытку сформулировать правила, аналогичные тем, которыми пользуется носитель языка.

Правилами грамматики носитель языка, уже ими овладевший, пользуется бессознательно, автоматически (отсюда и иллюзия того, что правила не существуют и лишь придумываются исследователем, к чему пришел Волошинов). Это относится и к говорящему, и к слушающему. Как пишет современная исследовательница речевых процессов мозга Татьяна Владимировна Черниговская, «языковая деятельность человека базируется на имплицитных процедурах и выведенных алгоритмах». Осознаваться правила могут лишь в случае неполного ими владения, когда надо выработать стратегию компенсации внешних или внутренних помех. Это может быть и в случае каких-то затруднений в пользовании родным языком (о чем здесь говорилось в самом начале), и при речевых расстройствах, но наиболее явно у обычного человека это проявляется в двух случаях. Во-первых, это бывает на ранних этапах обучения языку (как иностранному, так и нормативному варианту своего языка) — именно в связи с этим школьников заставляют заучивать парадигмы: стол, стола, столу и т.д. Во-вторых, это бывает при расшифровке непонятных или не полностью понятных текстов (будь то секретный код или древнерусский памятник). Волошинов верно указал на эти две ситуации, но из этого не следует, что в иных ситуациях правила не нужны.

Изучение правил, на основании которых говорящий преобразует смысл в текст, используя исходные единицы (слова и их эквиваленты), преобразуемые и комбинируемые необходимым образом, а слушающий движется в обратном направлении, совершенно необходимо. В то же время нельзя сводить изучение языка к изучению правил (или даже к изучению правил вместе с базовыми единицами, аналогичными тем, которые хранятся в мозгу). А именно к этому сводили свои задачи представители структурной лингвистики. Некоторые наиболее крайние структуралисты, как американский ученый Зелик Харрис (1909–1992), шли еще дальше и отказывались от изучения языкового значения, сводя лингвистику к изучению регулярностей в распределении звуков и звуковых последовательностей. Такой подход получил название дешифровочного подхода: он имитирует деятельность дешифровщика на раннем этапе работы, когда смысл изучаемого текста еще неизвестен. Но ясно, что он крайне сужает исследовательские возможности лингвиста, а отказ от изучения значения был просто иллюзией: лингвист изучал регулярные явления в языке, совершенно ему не известном, но при этом задавал вопросы двуязычному носителю этого языка (информанту), который, разумеется, опирался на значения известных ему слов и грамматических конструкций. Хомский (кстати, ученик Харриса) легко смог показать неэффективность и необоснованность подобных идей.

Но и более умеренные структуралисты, не отказывавшиеся от изучения значения, исследовали лишь небольшую часть лингвистических проблем. Они, в сущности, унаследовали очень давнюю традицию, но ограничили область своих исследований осознанно и строго. Швейцарский последователь Соссюра и один из издателей (вместе с А. Сеше) его знаменитой книги Шарль Балли (1865–1947) в 1913 г. формулировал это следующим образом. Чтобы у исследователя «появился некоторый шанс уловить реальное состояние языковой системы», «он не должен иметь ни малейшего представления о прошлом этого языка, он должен полностью игнорировать связь языка с культурой и обществом, в котором этот язык функционирует, чтобы все внимание исследователя было сосредоточено на взаимодействии языковых символов».

Как часто бывает в истории науки, такое сужение проблематики на каком-то этапе даже полезно: ученые сосредотачиваются на сравнительно узком секторе с четко очерченными границами, что дает возможность значительно уйти вперед в изучении проблематики внутри этого «плацдарма». Поэтому введенное Соссюром жесткое разграничение языка и речи было шагом вперед для своего времени, а глубокие (хотя несколько максималистские) идеи Волошинова оказались несвоевременными. Не случайно его книга в 1929 г. прошла почти не замеченной и у нас, и за рубежом, зато с 1970-х гг. ее перевели на многие языки и активно изучают.