Дмитрий Быков - Время изоляции, 1951–2000 гг.

Штирлиц вообще переживал все главные этапы советской истории.Когда мы с Владимиром Вороновым пытались составить его подробную биографию, у нас выходило, что он успел поучаствовать в революции, в инциденте на КВЖД, успел, естественно, в тридцатые годы рано внедриться в Испанию, испанский вариант, успел спасти Краков вместе со своим сыном, успел предотвратить сепаратные переговоры немцев и американцев. После этого вполне естественно, что его не могли не коснуться репрессии. Кстати говоря, работая в последние годы над последним, восемнадцатым романом о Штирлице, – «Доверие» или «Сомнение», были разные варианты названия, более вероятно «Сомнение», – Семёнов предполагал его даже провести через службу у Колчака, потому что уже стало можно и это. Таким образом как-то петляла и биография Семёнова, и биография Исаева.

В 1982 году в романе «Приказано выжить» Штирлиц попадает в одну из самых опасных передряг. Когда он вернулся, Мюллер, конечно, понял, что Штирлиц русский или, во всяком случае, работает на русских. Помните, ещё в «Семнадцати мгновениях» Мюллер думает: « Молодец. Если он работает против нас, я не берусь определить ущерб, нанесённый им рейху ». Кстати говоря, дословно этими же словами думает Максим Каммерер про Льва Абалкина: « Без сомнения, это был настоящий Прогрессор новой школы, профессионал, да ещё из лучших, наверное, – мне приходилось прилагать изрядные усилия, чтобы удерживать его в своём темпе восприятия ». Эта тема поиска чужих, поиска шпиона, поиска провокатора для литературы застоя очень актуальна. Так вот, проблема Штирлица заключается в том, что, когда он уже разоблачён, на него есть виды. Конечно, Мюллер не отпустит его просто так, сказав: «Идите, Исаев, и передайте Сталину, что я был с вами гуманен». Конечно, такое невозможно. Мюллер задумывает игру. Он через генерала Гелена подбрасывает Штирлицу компромат на большинство советских военачальников и с этим компроматом его выпускает, а если Штирлиц сбежит, то на него самого есть компромат, потому что там убили шведскую подданную и так подстроили, что он окажется виновен.

Конечно, самый сильный эпизод романа – это сцена, когда уже в апреле Мюллер пытается применить к Штирлицу сыворотку правды, а Штирлиц, чтобы не проговориться, в это время думает о Пушкине, потому что Пушкин – это такая его нравственная опора. Он думает о его прелестном почерке, о его прелестном автопортрете. Для него Пушкин – какая-то опора. И Штирлиц побеждает даже сыворотку правды. Он умудряется во время пытки ничего не сказать, потому что Пушкин его спас. И все любимые, заветные мысли Семёнова о Пушкине вложены, конечно, опять в уста Штирлица. Героически морально победив, он получает от Мюллера задание, выходит с портфелем во время бомбардировки (в портфеле – компромат), но тут так получается, что бомба ухает непосредственно на Берлин, и Штирлиц попадает в результате прямо на русского солдата, который бежит ему навстречу. И Штирлиц думает: «Ах ты, мой родной!», думает, что сейчас он сдастся, но в это время русский солдат, ничего не понимая, в него стреляет, а в себя Штирлиц приходит уже в госпитале, с документами на чужое имя, и оказывается в Испании без связи, без какой-либо надежды связаться со своими. Так начинается последнее, грандиозное приключение Штирлица, цикл «Экспансия», «Экспансия-1, -2 и -3», во время которого он сначала в Испании, а потом в Аргентине мучительно пытается выйти на связь со своими, сказать, что он цел, доказать Центру, что он не сдался, не перевербован, что он ещё нужен. И заканчивается всё романом «Отчаяние», когда мы узнаём, что Штирлица самого посадили. Правда, у него был довольно щадящий режим, его даже возили в рестораны, пытаясь таким образом задобрить. Он сидел среди московской толпы, а может быть, это была такая особо изощрённая пытка. А в это время погибли его Сашенька и его сын. Вот такая трагическая оказалась судьба у разведчика Исаева.

В каком-то смысле роман «Приказано выжить» – это духовная автобиография самого Семёнова, который, будучи классическим шестидесятником, всю жизнь притворялся для этого режима своим и пытался работать на самую умную, как ему казалось, и наименее коррумпированную часть этого режима – на КГБ. Из этого ничего не вышло. Поняв, что жизнь его, в общем, зашла в тупик, Семёнов в 1990 году переживает тяжёлый нервный срыв и вследствие этого инсульт, а в 1993-м он умирает. Правда, ещё в августе 1991 года он был в сознании. Когда семья его спросила: «Что будет с путчем?», он сумел сказать: «Три дня». И не ошибся, действительно три дня был срок этого режима. А в сентябре 1993-го Семёнов умер совсем молодым человеком, чуть за шестьдесят. Как Штирлиц, который оказался без связи со своими. Понимаете, Штирлиц мог пережить крах нацистской Германии, но крах Центра он пережить не мог. И Семёнов почувствовал, что крах этого Центра случился.