Array Коллектив авторов - Судьбы русской духовной традиции в отечественной литературе и искусстве ХХ века – начала ХХI века - 1917–2017. Том 1. 1917–1934

В поэме Маяковского «Человек» (1916–1917), которую В. А. Сарычев назвал «попыткой создать Евангелие от Человека» 20, это «выше», «лучше» утверждается так:

В одноименной поэме Максима Горького, написанной еще в 1903 году, «трагически прекрасный Человек… в моменты утомленья творит богов, в эпохи бодрости – их низвергает». Задолго до обожествления Человека Маяковским Горький сделал это и в своем «Евангелии от Максима» (определение Г. Митина) – романе «Мать».

В. А. Сарычев видит своеобразие Маяковского в том, что концепция человека, утверждаемая им, «резко противопоставлена христианской концепции человека, ибо поэт провозглашает как высшую этическую ценность земное счастье каждой отдельной личности» 21. Но так ли уж своеобразен в этом Маяковский?

Еще К. Чуковский отмечал перекличку образа человека-чуда поэмы Маяковского «Человек» с героем Уолта Уитмена из сборника «Листья травы», изданного в 1855 году:

И поэзия Уитмена, и роман-утопия Чернышевского «Что делать?» (который был одной из немногих книг в очень маленькой личной библиотеке Маяковского) с его «новыми людьми», пророчеством о грядущем Золотом веке и царящем на всей земле в «вещем сне» Веры Павловны рае; и сверхчеловек Ф. Ницше вместе в его горьковскими вариациями – все это, говоря словами Н. В. Устрялова, «старое дерзание, древнее как мир. <���…> Седая, длинная традиция люцеферианства – от соблазна змея и Вавилонской башни до Штирнера, Фейербаха, Ницше» 22.

Но это «старое дерзание» в революционную эпоху «облеклось в плоть и кровь, разлилось в ширь бесконечную, стало потрясающим фактом, в масштабе всемирно-историческом» 23.

И все-таки богоборчество и богостроительство Маяковского в эту ниспровергающую все прежние ценности эпоху имело и свои особенности. В отличие от М. Горького, превыше всего ценившего человеческий разум и его потенциал, делавшего ставку именно на интеллектуальные способности человека (в его поэме «Человек» «только Мысль – подруга Человека»), Маяковский – «сплошное сердце».

Рай, о котором говорит «самый обыкновенный человек» в «Мистерии-буфф», рай, в котором «залы ломит мебель, / услуг электрических покой фешенебелен», где «на корнях укропа шесть раз в году» растут ананасы, для самого Маяковского имеет ценность лишь в том случае, если в основе его – Любовь.

Он пытался пересоздать мир, сделать его лучше, чем это получилось у Творца, и видеть этот новый мир и нового человека поэт хотел миром любви. Маяковский не верил, что искажение мира, созданного Богом любовью, – результат деятельности поврежденной натуры человека. Что саму любовь сумел сделать адом («куда уйду я, этот ад тая?») именно человек.

«В центре "космоса" Маяковского стоит человек с его земными чувствами и страстями, – пишет В. А. Сарычев, подчеркивая, что поэт противопоставляет "мистической любви" к Богу "подлинно земное чувство любви". – Любовь для поэта, в основе своей являясь чувством природным, в то же время заключает в себе ярко выраженное нравственное содержание, побуждающее человека к творчеству, к самосовершенствованию, к стремлению перестроить мир для счастья. <���…> Поэтому любовь, понятая таким образом, становится в поэтической системе

Маяковского своеобразной моделью грядущего мироустройства, основанного, в отличие от теологических концепций мира, на земном счастье человека» 24.

Маяковский прибегает к библейским, евангельским мотивам для предельного возвышения, обожествления этого «земного чувства любви», уже самим обращением к этим мотивам словно утверждая истинность своего «благовествования»: