Оксана Разумовская - По. Лавкрафт. Кинг. Четыре лекции о литературе ужасов

Однако мысль о том, что физическая смерть не представляет непреодолимой преграды для дальнейшего существования души и даже возвращения ее на землю, к близким людям, слишком притягательна для Эдгара По, и он возвращается к ней в «Овальном портрете», «Лигейе», «Морелле», в менее очевидной форме – в рассказе «Черный кот». С одной стороны, как человек, не слишком полагающийся на христианские догматы о загробной жизни – по крайней мере, не находящий в них утешения в череде своих потерь – По в своих фантазиях о воссоединении с любимыми готов заигрывать с какой угодно мифологией или философией. В рассказе «Лигейя» он со страстной настойчивостью, почти одержимостью, четырежды (!) цитирует слова английского священника и писателя Джозефа Гленвилла [105] Гленвилл в этом контексте интересен не столько как автор неортодоксального утверждения, вероятно, принадлежащего самому По, сколько в качестве фигуры, тесно связанной с мистическими, натурфилософскими и оккультными учениями. Он был автором трактата «Saducismus triumphatus» (1681), направленного против скептиков, которые отрицали существование ведьм, черной магии, левитации и полтергейста. Его посмертно изданный трактат оказал определенное влияние на американскую культуру – в частности, он использовался некоторыми охотниками на ведьм в салемских процессах. С оккультными трудами и идеями Гленвилла был знаком и Говард Лавкрафт. (1636–1680), которые, однако, не были обнаружены ни в одном из его сохранившихся трудов: «Ни ангелам, ни смерти не предает себя всецело человек, кроме как через бессилие слабой воли своей» [106] Пер. И. Гуровой. . Но развитие этих фантазий в рассказах приводит к ужасающему осознанию того факта, что смерть никогда не остается в проигрыше, и еще никому не удалось оставить ее в дураках – хотя многие персонажи По отчаянно пытались…

Рассказы «Лигейя» и «Морелла» в значительной степени отражают трагичные повороты личной жизни писателя: его брак с женой-девочкой [107] Многие документы, касающиеся личности Вирджинии По – письма друзей семьи, воспоминания родственников и знакомых – указывают, что психическое и умственное развитие девушки не вполне соответствовало возрасту. Возможно, именно о своей супруге думал По, когда описывал героиню рассказа «Элеонора»: она «красой подобна была серафиму, бесхитростна и невинна, как та недолгая жизнь, что провела она среди цветов». Вирджиния до самой смерти напоминала прекрасное дитя, хотя умерла замужней женщиной и в том же возрасте, что и ее свекровь, успевшая трижды стать матерью. Вирджинией, ее раннюю смерть, попытки забыть утрату в череде сумбурных платонических романов и спонтанных помолвок, недосягаемость простого семейного счастья. Герой многих рассказов По, сюжет которых строится вокруг мотива гибели возлюбленной, испытывает не только страх перед лицом неумолимой смерти, но и чувство вины: в «Морелле» и «Лигейе» – за недостаточно сильную любовь к избравшей его своим супругом женщине, в «Элеоноре» – за измену обету. Постепенно это чувство обостряется и конкретизируется, главный герой не просто беспомощно наблюдает за угасанием своей избранницы, но своими действиями ускоряет или провоцирует ее уход: губит своим равнодушием и отнимает жизненные силы («Овальный портрет»), убивает своими руками («Черный кот», «Береника»). Собирательный герой рассказов По – балансирующий на грани безумия человек, измученный внутренним разладом и преследуемый фуриями своих кошмаров. Он так боится потерять то, что любит, что готов приблизить потерю и собственными руками уничтожить то, что ему дорого – лишь бы не длить невыносимые муки ожидания, как бы это ни было абсурдно. Именно эту абсурдность По красноречиво описывает в рассказе «Бес противоречия»:

«Мы стоим на краю пропасти. Мы всматриваемся в бездну – мы начинаем ощущать дурноту и головокружение. Наш первый порыв – отдалиться от опасности. Непонятно почему, мы остаемся. Постепенно дурнота, головокружение и страх сливаются в некое облако – облако чувства, которому нельзя отыскать название. ‹…› Из нашего облака на краю пропасти возникает и становится осязаемым образ куда более ужасный, нежели какой угодно сказочный джинн или демон, и все же это лишь мысль, хотя и страшная, леденящая до мозга костей бешеным упоением, которое мы находим в самом ужасе. Это всего лишь представление о том, что мы ощутим во время стремительного низвержения с подобной высоты. И это падение… становится желаннее. И так как наш рассудок яростно уводит нас от края пропасти – потому мы с такой настойчивостью к нему приближаемся. Нет в природе страсти, исполненной столь демонического нетерпения, нежели страсть того, кто, стоя на краю пропасти, представляет себе прыжок» [108] Пер. Б. Рогова. .