Оксана Разумовская - По. Лавкрафт. Кинг. Четыре лекции о литературе ужасов

Одним из выходов из этого трагического тупика является самоубийство, другим – попытка перестроить эту реальность под себя, нарушив ее законы (преступив мораль, отказавшись следовать за большинством). Мистические явления в таком сюжете – зачастую лишь декорации, антураж, призванный подчеркнуть степень разрыва с реальностью и необратимость овладевшего героем безумия. Английские романтики вообще редко делали готику и мистику предметом отдельного, самостоятельного изображения – чаще всего сверхъестественное становилось частью образной системы или тематики произведения: так, в «Сказании о старом мореходе» (1798) Кольриджа фантасмагорические образы призрачного корабля, мертвых моряков, Жизни-в-Смерти являются аллегориями и способствуют более глубокому раскрытию философской проблематики поэмы, а не просто щекочут нервы читателям. В другом произведении Кольриджа, связанном с готической традицией и построенном на потусторонних мотивах – поэме «Кристабель» (1816) [75] История юной девушки, встретившей в лесу злого духа в женском обличье. Пригласив мнимую жертву злых козней, прекрасную Джеральдину, к себе в родовой замок, главная героиня сама оказывается жертвой ее коварства и порочности. Сюжет поэмы вдохновил популярного ирландского писателя, автора многочисленных мистических историй Шеридана Ле Фаню пересказать «Кристабель» в менее метафизическом духе, превратив Джеральдину в древнюю вампиршу и усилив гомоэротический контекст истории («Кармилла», 1872). – мистические образы помогают передать внутренний разлад главной героини и напряженность нравственной борьбы в ее душе. В поэме «Талаба-разрушитель» (1801) друга и единомышленника Кольриджа, Роберта Саути, обилие сказочных и мистических образов – демонов, колдунов, призраков, духов – создает масштабную картину иного, фантастического универсума и выполняет ту же роль, что и восточный, экзотический фон поэмы: помогает автору усилить противопоставление волшебного мира фантазии и скучного, предсказуемого мира повседневной реальности.

Для большинства английских романтиков сверхъестественное было лишь одним из проявлений многообразия мира, лежащего за гранью обыденного восприятия. В романтической литературе других стран – Франции, России – роль и удельный вес мистики были несколько иными [76] Во Франции традиция готической литературы развивалась практически параллельно «соседней» британской, почти не уступая ей в полноте и богатстве своего воплощения. Одним из первых текстов французской литературной готики считается роман Жака Казота «Влюбленный дьявол» (1772), влияние которого отчетливо заметно в «Монахе» М. Г. Льюиса. У Казота было немало наследников как среди французских романтиков, так и среди писателей других стран. Литература ужасов во Франции в XIX веке была представлена произведениями Теофиля Готъе, Жюля Барбе д'Оревильи, Огюста де Вилье де Лиль-Адана. Не пренебрегали мистическими мотивами в своем творчестве и Проспер Мериме, Оноре де Бальзак. В Россию мода на литературную готику пришла с некоторым отставанием, зато сразу завоевала прочное место в художественной культуре XIX века. Н. Б. Гоголь, А. С. Пушкин, И. С. Тургенев и другие выдающиеся писатели, классики отечественной литературы, внесли свой вклад в формирование «русского готицизма». Многие литераторы «второго эшелона» – В. Ф. Одоевский, А. А. Бестужев-Марлинский, А. А. Перовский – сделали романтическую фантастику и мистику своей основной жанровой «стезей», соединяя позаимствованные в западной литературе сюжеты и образы с оригинальным российским историко-бытовым колоритом и фольклорными мотивами. . К концу первой трети XIX века литературная готика уже перестала быть достопримечательностью исключительно британского литературного ландшафта и успела распространиться по всем национальным литературам Европы – или возникнуть и развиться в них как самостоятельное явление. Так, в Германии интерес к страшным сказкам был изначально присущ местным предромантикам и подпитывался богатой фольклорной традицией, с которой читающую публику познакомили братья Гримм [77] В изначальном виде собранные ими сказки содержали немало пугающих образов и леденящих кровь мотивов – каннибализм, воскрешение мертвых, изощренные пытки и казни. К примеру, в сказке, впоследствии получившей распространение под названием «Белоснежка», злая королева приказывала принести егерю сердце своей падчерицы с целью его последующего поедания (что, в соответствии с языческими представлениями, должно было передатъ ей часть личных качеств жертвы, в данном случае – красоту и молодость). В финале оригинальной версии сказки изобличенную злодейку заставляют плясать на свадьбе Белоснежки в раскаленной обуви: «…были уже поставлены для нее на горящие угли железные туфли, и принесли их, держа щипцами, и поставили перед нею. И должна была она ступить ногами в докрасна раскаленные туфли и плясать в них до тех пор, пока, наконец, не упала она мертвая наземь». . Гёте и Шиллер тоже черпали вдохновение для многих своих произведений (особенно фантастических баллад) в народной поэзии. А представитель более позднего поколения романтиков, Эрнст Теодор Гофман, был хорошо знаком с английской готической литературой, что позволило ему существенно расширить диапазон ужасного в своих произведениях (его роман «Эликсиры Сатаны» (1815) был, по сути, переделкой «Монаха» Льюиса). В свою очередь, немецкий черный романтизм оказал немалое влияние на русскую романтическую прозу и творчество отдельных представителей английской и французской литературы ужасов, то есть уже в первой половине XIX века готическая традиция свободно распространилась по всей Европе и стала своего рода каналом для стилистического, тематического и жанрового взаимообогащения национальных литератур.