Дмитрий Быков - Русская литература - страсть и власть

В 1939 году Валентин Катаев говорил: «Сейчас нужен Вальтер Скотт», – а это время – самый пик репрессий, разгул сталинизма. Почему? Почему вообще писатель обращается к исторической теме?

Самый поверхностный ответ: это поиск аналогий. Но есть более веские основания для обращения к истории. Во-первых, очевидное: писать о современности по разным причинам становится нельзя. А что можно написать о России времен зрелого Николая, Николая 1835 года? Общество разгромлено. Общественная мысль стоит на месте, тупик во всех отношениях. Пушкин говорит Владимиру Соллогубу, что ушел бы в оппозицию, но понимает, что никакой оппозиции нет, не к кому примкнуть. Общественная жизнь в России выморожена на двадцать лет. Писать не о чем. Нет современности. Самый популярный поэт 1830-х годов не Пушкин, а Бенедиктов. И Пушкин обращается к истории. Потому что замысел большого романа о современности, который он лелеет в это время, натыкается на непреодолимые препоны – нечего сказать. Пушкин в это время вынашивает замысел большого современного романа «Русский Пелам» (по аналогии со знаменитым английским романом того времени Эдварда Бульвера-Литтона «Пелэм, или Приключения джентльмена», 1828), пытается писать роман в стихах, который называется «Езерский» (от него остался большой фрагмент «Родословная моего героя»), многое старается делать. Но даже такое невинное произведение (с внешней, по крайней мере, стороны), как «Медный всадник», остается неизданным. Напечатано только вступление, «На берегу пустынных волн…», а «…печален будет мой рассказ» – не опубликован.

Это первая причина: нет возможности писать о современности. И в результате появляется историческая проза: сначала «История Пугачева», затем «Капитанская дочка» и, наконец, незаконченная «История Петра I».

Вторая причина более глубокая. Пушкин пытается понять, каковы закономерности русского общественного развития. В «Годунове» констатировано, что народ – это слепая покорная сила, и события в России происходят так именно потому, что народ ко всему абсолютно равнодушен. «Борис Годунов» начинается с детоубийства и кончается детоубийством. Первое детоубийство – маленького царевича Дмитрия. Второе – сына Годунова. «Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!» В печатном варианте пьеса заканчивается пушкинской репликой «Народ безмолвствует». Но это слишком оптимистичная концовка. В оригинале, в том тексте, который Пушкин написал в Михайловском, народ покорно кричал: «Да здравствует царь Димитрий Иванович!» Вот это полное равнодушие народа к собственной судьбе и было главной трагедией в «Борисе Годунове».

Пушкина начинают привлекать другие фигуры. Он пытается понять, как устроено было пугачевское восстание. Для него восстание народа сродни возмущению стихии.

Описание наводнения в «Медном всаднике» один в один совпадает с описанием народного бунта в «Истории Пугачева» и в «Капитанской дочке». «Не приведи бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный». Отношение Пушкина понятно и довольно амбивалентно: никакой правды за этим бунтом нет. Это бунт органики против порядка. Вот ее подавляли-подавляли, и она бессмысленно, бесцельно взбунтовалась. И через полчаса так же уляжется, как улеглось наводнение. Пройдет полгода, и от пугачевского бунта не останется ничего. Это стихийное, бессмысленное возмущение – обычная реакция среды на долговременное ее подавление. Это явление природное, и как таковое оно не может служить ни добру, ни злу. Оно бывает, потому что таково устройство этого мира:

На просторе-то мы запируем, —

Мораль: эти возбуждения, эти возмущения природы неизбежны. Но расплачивается за них не государство, расплачивается за них маленький человек: Евгений в «Медном всаднике», Петруша Гринев и Маша Миронова в «Капитанской дочке».

Капитана Миронова повесили, комендантшу повесили, Маша спаслась чудом, еще немного – висел бы и Гринев, уже тащат его к виселице: «“Не бось, не бось”, – повторяли мне губители, может быть, и вправду желая меня ободрить»; они его еще и подбадривают – вот это мне особенно нравится.