Дмитрий Быков - Советская литература - мифы и соблазны [litres]

Все русские лампады светят из-под темной воды, над всеми – воды своего Китеж-озера, и только на дне его – настоящая правда.

Важная проговорка Гребенщикова: «А поутру с похмелья пошли к реке по воду, / А там вместо воды – Монгол Шуудан». То есть там, в реке, азиатчина, голимый образ азиатчины, который всегда примешивается к русскому и который Гребенщиков всей душой европейца ненавидит. Он поэт европейской, поэт северной России: Архангельска, Новгорода, Костромы – и потому в песне «Волки и вороны» передает нам свое ощущение странных русских святынь. Волки и вороны – это и есть наши темные, подпольные, помогающие нам домашние святые. Это святые темной избы, темного храма, это вера леса, вера волков и воронов, что чуждается официальности. У него вера домашняя, в известном смысле глубоко провинциальная. Запах ладана для Гребенщикова – запах ада, как в «Истребителе»:

Официальное православие для Гребенщикова с его ладанным запахом – один из символов ада, потому что православие для него – интимная народная вера.

Никто не говорил еще о том, что корни поэтики Гребенщикова – в поэзии Юрия Кузнецова. Все молодые люди семидесятых годов зачитывались Кушнером, Чухонцевым и Кузнецовым, потому что они лучше всего выражали поэтику безвременья. И Кузнецов был из них самым русским, русским, может быть, не в самом лучшем смысле. Новелла Матвеева дала, на мой взгляд, гениальное определение Кузнецова: «Это пещерный человек, старательно культивирующий свою пещерность». Это человек, у которого есть универсальный ответ на все: «А я могу хуже». Быть русским для него – это значит быть «еще хуже», превосходить всех в жестокости, в падении – в чем угодно, но превосходить. Отсюда и тема русского презрения к смерти. Этот иронический русский культ, ироническое русское сознание лучше всего выражено в стихотворении Кузнецова «Мужик» (1984), которое запросто мог написать БГ году в 1979-м:

Ну чистый Гребенщиков! Сидит мужик в древнерусской тоске, потому что это его постоянное состояние. Над ним летает смерть, потому что смерть летает в России всегда. Он смотрит на нее равнодушно: «Ты чего такая злая?» И у Гребенщикова в песне «Голубой огонек» из альбома «Навигатор» («Моя смерть ездит в черной машине / С голубым огоньком»), песне выдающейся, примерно то же самое: где-то надо мной летает птица с голубым огоньком, разумеется, черная, но это никак не мешает моей жизни, потому что мою жизнь нельзя исправить: «…поздно – мы все на вершине / И теперь только вниз босиком».