Алексей Коровашко - Олег Куваев [повесть о нерегламентированном человеке] [litres]

Как вспоминает Светлана, после «многих страданий», случившихся по её вине, и «великого прощения» от Олега они отправились на Белое море за гранатами вместе с Игорем Шабариным. Олег, вспомнив старинные поверья, назвал гранат «камнем верности».

Он ценил красивые камни. В 1974-м сообщал Жилинскому, что «на старости лет» начал собирать минералогическую коллекцию: «Есть аметист, неплохие гранаты, опалы – все с Колымы. Ну, о топазах речи, конечно, нет. Моя голубая мечта – добыть образец берилла…» Писал Мифтахутдинову: «Можно в виде компенсации за измену геологии заняться минералогией. Похожу несколько месяцев в родной вуз, поработаю с паяльной трубкой и коллекциями – восстановлю былое». Выходит, бывших геологов не бывает.

Тогда, в июне 1973-го, Олег и Игорь навыколачивали из породы столько кристаллов граната, что навьючили образцами даже Светлану. Когда копали червей для рыбалки и она брезговала брать их руками, Олег пригрозил: «Не возьму на Чукотку». Именно в той поездке они познакомились с Анастасией Александровной Петровой – Евдокией из рассказа «Кто-то должен курлыкать» (первоначально – «Кругом русские люди»). Олег потом высылал ей конфеты, чай, змеиный яд для ног…

Разъехались: Светлана – в Терскол, Олег – в подмосковный Калининград. В 1973 году Анатолия Чайко, мужа сестры Светланы Гринь Людмилы, пригласили в Переславль-Залесский на строящийся химзавод (ОАО «Славич»). Супруги Чайко перебрались туда из Ростова-на-Дону, им дали двухкомнатную квартиру. Летом того же года Светлана Гринь переехала из Приэльбрусья к сестре и её мужу – поближе к Олегу. Устроилась на тот же завод, по выходным ездила к Олегу в Болшево, в рабочие дни он сам приезжал в Переславль-Залесский – за 120 километров. По вечерам гуляли по окрестностям, посещали полуразрушенный Никитский монастырь. Олег устраивал «романтические путешествия» на берег Плещеева озера, где когда-то Пётр Первый испытывал свой знаменитый ботик. Раз отыскал большую валежину для костра, взвалил на плечо и потащил на Александрову гору, где, по преданию, разбивал шатёр Александр Невский. Летом купались, зимой ходили на лыжах (у Олега были модные горные – «Металл», польского производства). «Сидя в этом гнезде нашего отечества: Загорск, Переславль-Залесский, Ростов тут же рядом, – видишь, что предки наши были умные мужики, очень понимали в пейзаже. Красивее этих мест и не видал я…» – записал Куваев.

Именно в Переславле-Залесском Анатолием Чайко – заядлым фотолюбителем – были сделаны на балконе его квартиры последние снимки Куваева, где он по-шукшински морщит лоб и очень серьёзно смотрит в камеру усталыми глазами, будто силясь что-то понять, а изо рта торчит трубка с вьющимся дымком. Есть вариант с улыбающейся Светланой рядом, но более известна одиночная фотография, которой иллюстрированы многие книги Куваева.

Нельзя сказать, что «ничто не предвещало» ухода. И всё-таки столь ранняя смерть всегда неожиданна и непостижима.

В последние годы здоровье не раз подводило Олега: то скачок давления, то сердечный приступ…

Начало 1970-х, Ольге Гуссаковской

Была у меня кондрашка, т. е. частичный и, к счастью, временный паралич. Жив! Бегаю на лыжах…

Осень 1974-го, Борису Ильинскому

Душа моя изнурена бессонницей и (всегда мучительными) размышлениями о Смысле жизни. По случаю статьи в «Комсомолке», а потом в «Правде» возникла около меня шобла и начался вселенский загул… Выходили меня тут два доктора… Баба моя, Светка, решила вызвать «скорую», когда я был уже полутрупом. Я запретил ей… Только хуже от этой «скорой помощи», пробовал, знаю. Но тут где-то я, видно, сознание потерял, она и вызвала. И случилось чудо: пришли двое умных, молодых ребят с хорошими лицами. Первым делом они осмотрели комнату, прошлись по книгам (профессионально – это чувствуется, как рука по корешкам идёт у того, кто книги любит), осведомились о моей профессии и лишь потом подошли ко мне со словами: «Не боись, Олег. Пропасть мы тебе не дадим. Его зовут Гена, меня зовут Андрей. Тебя, если угодно, можем называть на „вы“ и Олег Михайлович. Слыхали, читывали». И просидели они у меня пять часов с какими-то трубочками и пузырёчками, из коих каплет. Потом пришли в 12 ночи, всадили в ж. снотворный укол, утром прислали коллегу (видно, был наказ: там Парень один валяется, так ему надо помочь по-человечески), потом опять зашёл один, наволок таблеток, коих не продают, и – я уже кое-что смыслить стал – подружились мы… Теперь они ко мне заскакивают чашку кофе хватануть, о мирах минут десять потрепаться и бегут дальше по алкашам, астматикам и проч. и проч.