Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

С. 327 Она потребовала – сама потребовала, – чтобы я ей дал клятву спасти ее, даже против ее воли. – Сравните в книге Белого “Между двух революций”, в которой Белый иногда обозначает Л.Д. Блок как “Щ.”: “Щ. призналась, что любит меня и… Блока; а – через день: не любит – меня и Блока; еще через день: она – любит его, – как сестра; а меня – «по-земному»; а через день все – наоборот; от эдакой сложности у меня ломается череп; и перебалтываются мозги; наконец: Щ. любит меня одного; если она позднее скажет обратное, я должен бороться с ней ценой жизни (ее и моей); даю клятву ей, что я разнесу все препятствия между нами иль – уничтожу себя” (51, с. 77–78).

С. 327 И вот мы пришли с нею к Саше в кабинет. – На наши головы каркали. – Объяснение между Белым и Л.Д. Блок в любви произошло 26 февраля 1906 г. В Москву Белый уехал 5 или 6 марта (194, с. 307). Соответственно, выяснение отношений между Блоком, Белым и Л.Д. Блок должно было произойти в промежутке между двумя этими датами. Судя по “Воспоминаниям о Блоке” Белого, ему предшествовал разговор Белого с Блоком без Л.Д. Блок (у О. эти объяснения объединены):

“Все-таки, – был разговор: и я считаю его обусловливающим поведение этого года:

Заранее предупредил я А.А.:

– «Ах, не надо бы…»

Заявил: говорить-таки надо; от этого разговора зависит – все; понял в словах – ультиматум; и оторвавшись от чтения, посмотрел на меня очень-очень открыто; и, натягивая улыбку на боль, сказал:

– «Что же, я – рад!»

И я тут заявил о радикальном решении (содержанье его опущу), отражающемся больно на нем; не забуду: лицо его, словно открылось: открытое, протянулось ко мне голубыми глазами, открытыми тоже; на бледном лице (был он бледен в те дни) губы дрогнули: губы по-детски открылись:

– «Я – рад…»

– «Вот…»

– «Что ж…»

О, горькая радость!

И был он прекрасен всем матовым ликом и пепельно-рыжеватыми волосами, и жестом изогнутой, гордо откинутой шеи, открытой и выражающей мужество; встал над столом, а рубашка свисающей шерстью легла вокруг талии мягкими складками; великолепнейшим сочетанием светотени: на фоне окна, открывавшего сирый простор ледяного пространства воды с очень малыми зданьями издали; перелетали вороны; и черно-синие, черно-серые тучи, смешавшись с дымами, праздно повисли; и – чувствовалось: поступь судьбы.

<���…>

Встали, прошли в кабинетик А.А., затворив плотно дверь; электричество (красненький абажур); вот и стол с деревянною папиросницей, шкаф с корешком тома Байрона, столь любимого, темно-желтая с красным ткань, леопардовая какая-то, на Л.Д., шелестящая тихо, когда, точно кошка, Л.Д. припадала на жесты, чтобы вовремя выпрыгнуть из застылости и очутиться меж нами; схватяся руками за золотистую, подвитую головку, сверкающими глазами перебегать с А.А. на меня (и обратно), то – сталкивая, то – разводя нас, как секундант на единственном поединке идеологий, столкнувшихся жизнями; уподобляяся дуэлянту, на дерзостных выпадах (на секундах и примах без кварт и секстин), нападал на А.А., побивая своей прямотой предполагаемое «двуличие», чтобы сразу распутать неразрешимую петлю меж нами.

Выступая открыто, старался А.А. дать понять я, что лучше по-рыцарски биться, чем тайно подсиживать… <���…>

И на тему «двуличия» распространялся я с пафосом; и А.А. – темный, встрепанный, беззащитно блуждая глазами, сидел «раскарякой» (без светскости), – у стены, на диване, выщипывая волосики из сидения; и опускал низко голову; и уставлялся в меня исподлобья «непонимающим» взглядом. <���…>

Тут вмешалась Л.Д.:

– «Саша, да неужели же!»

И – безмолвие, ни уступающее, ни обвиняющее: глухое” (47, с. 162–163, 165–167).

Наиболее коротко и внятно эту стадию своих отношений с Блоком и Л. Блок Белый описал в обширном тексте “Материал к биографии” (который О. читать не могла): “Л.Д. мне объясняет, что Ал<���ександр> Александрович > ей не муж; они не живут как муж и жена; она его любит братски, а меня – подлинно; всеми эти<���ми> объяснениями она внушает мне мысль, что я должен ее развести с Ал<���ександром> Алек<���сандровичем> и на ней жениться; я предлагаю ей это; она – колеблется, предлагая, в свою очередь, мне нечто вроде menage en trois, что мне несимпатично; мы имеем разговор с Ал. Ал. и ею, где ставим вопрос, как нам быть; Ал. Ал. – молчит, уклоняясь от решительного ответа, но как бы давая нам с Л.Д. свободу. <���…> Она просит меня временно уехать в Москву и оставить ее одну, – дать ей разобраться в себе; при этом она заранее говорит, что она любит больше меня, чем Ал. Ал., и чтобы я боролся с ней же за то, чтобы она выбрала путь наш с ней. Я даю ей нечто вроде клятвы, что отныне я считаю нас соединенными в Духе и что не позволю ей остаться с Ал<���ександром> Алекс<���андровичем>” (194, c.198).