Леонид Крупчанов - Н. В. Гоголь и Россия. Два века легенды

Если Пушкин выступал в своем творчестве как бы от лица верующих различных национальностей и конфессий – цыган, евреев, мусульман, – и в течение многих лет вел дискуссии с властителями по поводу своего «атеизма», то Гоголь на протяжении всей жизни оставался в сфере активного православия. В раннем романтическом творчестве Гоголя отмечается смесь мистических, православных и языческих тенденций («Вечер накануне Ивана Купала», «Ночь перед Рождеством»). Он поздравляет с Масленицей, Пасхой, Рождеством и при этом остается вполне светским писателем. Отъезд за границу (1836 г.), гибель Пушкина, начало работы над «Мертвыми душами» – границы начавшегося в его мировоззрении перелома. Гоголь испытывает всё большие сомнения в правильности решения им вопроса о способах служения людям: что продуктивнее – писательская деятельность или прямая проповедь учения Христа? Гоголь всё более склоняется в пользу второго: он знакомится с известными религиозными деятелями, посещает святые места, сжигает второй том своей поэмы. Он публикует «Выбранные места из переписки с друзьями», пишет «Авторскую исповедь», трактаты «О любви к Богу», «О божественной литургии». 1848-ой год – время путешествия Гоголя в Иерусалим, можно считать вершиной этого этапа эволюции его мировоззрения, когда он получил имя писателя-монаха и по существу прекратил светскую писательскую деятельность. В письме к Языкову, еще в 1844-м году, он просит его брать сюжеты для своих произведений из Библии. Он яростно выступает против Вольтера и «вольтерянства». В августе 1847 года он пишет П. В. Анненкову, что, занимаясь своим «внутренним воспитанием», он «провел долгое время за Библией, за Моисеем, Гомером». В «Выбранных местах…» он размышляет о правомерности сравнения Николая I с «боговидцем Моисеем». В письме A. M. Виельгорской 30 марта 1849 года он советует читать Евангелие не на русском и не на французском языках, а на славянском языке. К Евангелию он просит добавить «послание» и «пять книг Моисеевых». «И душа выиграет немало», – добавляет он. В этом мироощущении он и завершает свой творческий и жизненный путь. В главе XIV «Выбранных мест…» – «О театре, об односторонности взгляда на театр и вообще об односторонности», адресованной А. П. Толстому, Гоголь защищает Пушкина от обвинений в деизме, атеизме. Конкретно Гоголь имеет в виду издателя журнала «Маяк» С. А. Бурачка, выступившего в своём журнале с обвинениями в безбожии Пушкина и других писателей. Гоголь осуждает прежде всего тех «святошей», которые под видом «бесовства» хотели бы уничтожить буквально все. Он резко отвергает упреки Пушкину в нехристианстве и деизме. Гоголь пишет, что Пушкин не мог и не «обязан» был облекать высшие христианские догматы в «бездушные» «стихотворные игрушки», как это делают люди, «выставляющие» себя христианами. Подобные стихи лишь оттолкнули бы от себя верующих. Пушкин предпочел остаться «нечувствительной ступенью к высшему», – говорит Гоголь. Будучи строгим к себе и другим в вопросах религии, Гоголь делает послабление для Пушкина, ссылаясь на его молодость, увлечение светом и «некоторые несовершенства его души», «Поэзия есть тайна», – говорит он, и суд над поэтом недостоин христианина, «знаменем» которого является смирение. Вместо того, чтобы говорить о «тёмных» местах в творчестве молодого Пушкина, лучше привести примеры из стихов периода его «разумного мужества», когда, говоря словами Гоголя, «его поражал даже один вид служителя Христова».

Стихотворение «В часы забав иль праздной скуки» (1830), напечатанное первоначально под названием «Стансы», Гоголь приводит без первого четверостишия как пример «разумного мужества» и христианского смирения Пушкина:

Приводим опущенное Гоголем первое четверостишие: