Виктор Королев - Монологи перед зеркалом (сборник)

Меня оставили в покое. И это было еще хуже, потому что со мной не разговаривали, меня сторонились. Мной просто-напросто брезговали. Все! Люба Кокшарова иногда смотрела на меня удивленно и, похоже, понимающе, но в ее глазах появилось еще одно – жалость. Почему? Я тогда этого не понимал…

Ивкин теперь колол булавкой Ложкина. Седому, полуслепому мальчику-альбиносу все так же мазали парту чернилами. Девчонок дергали за косички. Учителям подкладывали кнопки на стул. Класс жил своей жизнью. Без меня.

Однажды на перемене ко мне подошел Коля Юрьев – здоровый и на удивление тихий двоечник.

– Хочешь, пойдем сегодня ко мне домой? – спросил он.

Я так отвык от нормального общения, что даже не спросил зачем – кивнул.

Колькина мать сразу усадила нас за стол, накормила удивительно вкусными пирожками с картошкой. Потом Колька повел меня в свою комнату. Я ахнул. На стене висела лосиная морда с огромными рогами, в углу стояла двустволка, сохла на полу палатка, какие-то похожие на сапоги валялись ботинки, бинокль, гильзы на подоконнике.

– Это все твое? Колька, неужели это все твое!?

– Мы с батей охотники, – солидно ответил Колька. – Да это что! Батя сказал, что лодку надувную четырехместную купит, если в седьмой перейду. – Он помолчал. – Я тут с физичкой переговорил, она обещала трояк вывести за год. Геометрия… фиг с ней. А вот если еще по литературе пара будет – накрылась лодка. А завтра последний урок. Давай позанимаемся, а? Летом на охоту поедем – слово даю!

До половины одиннадцатого вечера Колька кружил по половицам, старательно зазубривая:

На этом месте он обычно спотыкался, и я снова и снова гонял его по комнате. Стоило ему запнуться, я заставлял его начинать все с начала, хотя видел, что он совсем отупел, что он ничего уже не соображает и не видит ничего, кроме мельтешащих половиц под ногами. Я тоже ничего не видел – я, я один сидел с ружьем в руках посредине надувной четырехместной лодки…

Учительница литературы очень удивилась, когда Колька поднял руку – такое было впервые.

– Юрьев?

Он вышел к доске, сказал «с пафосом», как я вчера его учил: «Сергей Есенин. Белая береза».

Потом уставился в пол и замолчал. Я видел, как он склоняет голову то вправо, то влево, пытаясь заставить кружиться половицы и силясь хоть что-нибудь вспомнить.

– Что ж ты, Коля? Такое короткое стихотворение. Достаточно прочитать его внимательно, представить себе зиму, и оно стихотворение – понимаешь, само – осталось бы в твоей памяти. Садись!

По тригонометрии у него тоже вышла двойка. Физичка не сдержала своего слова, и Кольку Юрьева оставили на второй год…

Это было 50 с лишним лет назад, а мне до сих пор стыдно. И за то, что с Колей Юрьевым получилось, и как с Толькой Жиряевым… Мы с ним катались на плотах в котловане. На самой середине Толькин плот перевернулся. Пока я подбирался к нему, он уже сам вылез. Было начало апреля, одежда его сразу схватилась, встала колом. Мы побежали к дому, но Толька сказал, что мать убьет его. «Лучше к чужим», – он смотрел на меня, и синие губы его тряслись. «Ага, к чужим лучше», – согласился я и повел его в сторону от своего дома. Какая-то тетка пустила нас, заставила раздеться, разложила на печи заледеневшую одежду, налила горячего чаю.

Мне почему-то тоже с малиновым вареньем…

Мне уже тринадцать, и меня отправляют одного в пионерский лагерь, потому что брата недавно приняли в комсомол, и теперь у него совсем другие интересы, он смотрит презрительно на мои сборы, а я завидую ему, хотя внутри где-то нет ни страха, ни обиды, потому что один – это свобода, и первый отряд – это самые старшие, у меня будут новые друзья, которые уже много знают, и о девочках можно говорить с ними совершенно свободно, и когда автобус трогается, я уже знаю, что целый месяц буду взрослым, а когда вернусь – еще взрослее и опытнее во всех отношениях, и в доказательство нас, старших, селят в отдельный корпус, на самом берегу озера Балтым, недалеко от дачи маршала Жукова, куда мы втроем сорвемся в первый же вечер, проберемся к такому красивому терему и будем восторженно и молча глядеть через окно на огромный зал с гигантским камином и зеркалами до потолка, пока нас не спугнет громовой голос: