Ольга Ерёмина - Юрий Коваль. Проза не по-детски

Орлов предлагает действительно оригинальное название – «Эхо». Имя нимфы.

Петюшка – название из двух гласных, звучное и необычное: «Ау».

Клара, вступая в разговор, привносит лишь банальности: «Привет» и «Мечта».

Милиционер не к месту «хрукнул», ухмыльнувшись, и «с громом и треском рухнул из сердца Клары на грязный пол». Постепенно все герои рухнули в её глазах, и Клара попала в глупое положение: в обществе четырёх мужчин она ни на кого не могла смотреть.

«Отвага и безумие шевельнулись» в глазах Шуры, и он решился на отчаянный шаг – фактически признался Кларе в любви:

«– Если б у меня была лодка, – тихо сказал он, – если б у меня была лодка, самая лёгкая и самая лучшая в мире, я бы назвал её «Клара»».

Это признание – кульминация встречи в мастерской. После него автор делает то, что называют лирическим отступлением, и передаёт размышления героя о «лодочном» слове. Постепенно приходит осознание: а что же, собственно, сделал Шура, милиционер-художник-любитель? Подчёркиваю: он не был профессионалом, он был любителем. Все члены скульптурной группы – в шляпах, то есть во власти своих сложившихся, в том числе под влиянием профессии, представлений (современные психологи используют термин «профессиональная деформация личности»). Душевный их мир – под шляпами, скрыт. А Шура в этот момент снял свою шляпу, обнажил свой внутренний мир, распахнул его перед всеми, впустил в него чужие взгляды:

«После того как милиционер сказал своё слово, в комнате стало тяжеловато. Все немного задохнулись, почувствовали тяжесть на плечах. Керосиновые лампы потускнели, начали коптить».

Стало невозможно не осознавать своей «подшляпности».

Рассказчик совершает символический жест – открывает форточку. В комнату входит запах недалёкой уже весны, разгоняет «коричневый керосиновый туман», то есть иллюзию уюта и искусственно созданной якобы творческой атмосферы. Почему иллюзию? Потому что там, где суть общения в борьбе амбиций и маскулинности, творчество тает, отступает. Оно в сочетании, соитии маскулинности и феминности, Анимуса и Анимы. Иначе – «борьба борьбы с борьбой».

Запах весны осеняет героя, и он замечает главное: «…лодке здесь, в мастерской, неуютно. Она и вправду никак не соединялась с граммофоном, и все эти разговоры насчёт названия ей неприятны». Свежий воздух заставляет героя прислушаться к своей Аниме.

Милиционер неожиданно произносит то, о чём молчали собравшиеся. Он говорит герою: придумывай название сам, «чтоб мы все знали, на что ты способен». Вот истина: придумывание названия несёт в своей основе не подлинный поиск, это вынесенная вовне, в беседу, возможность показать перед другими свои способности.

Герой произносит: «Лодка называется «Одуванчик»».

Сначала рассказчик сам ошеломлён, но затем неожиданно выбранное из тысяч слов имя начинает разворачиваться перед ним, раскрывать свои потенциальные смыслы: «Одуванчик – самое простое, что есть на земле. В небе – воробей, в реке – пескарь, на лугу – одуванчик».

Красота – высшая мера целесообразности, как утверждал Иван Антонович Ефремов.

Одуванчик красив, потому что всё в нём целесообразно, со-образно, соответствует цели. Простота – квинтэссенция красоты.

Герой размышляет: «Одуванчик похож на человека. Голова-то круглая». Так незаметно автор перебрасывает для нас мостик ко второй части книги, к появлению деда Авери – Травяной Головы.

Герой обращается к проснувшейся Аниме, воплощённой в Лодке:

«Я глянул на лодку, самую лёгкую в мире, – довольна ли она своим именем? Серебряная, остроголовая, с чёрною шнуровкой на корме – так непохожа она была на одуванчик, но я видел, что она довольна мною».

Чем же она, Анима, довольна? Анимус не вступил в борьбу за первенство, а пошёл своим, особенным путём.

И в мифах разных народов, и в русских сказках встречается сюжет о мёртвой и живой воде. При этом мёртвая вода не умерщвляет, её функция иная. Это, скорее, обезболивающее, анестезия при операции, говоря современным языком. Вот убили Ивана-царевича коварнее братья, даже разрубили его на части, и Бурый волк сложил части, вспрыснул мёртвой водой – тело срослось, вспрыснул живой – открыл Иван-царевич глаза.

Мёртвая вода сращивает, соединяет части в одно целое.

Что мы имеем в рассматриваемой нами повести к началу главы «Самая близкая речка в мире»? Герой с его ярко выраженным Анимусом сначала прошёл инициации как мужчина, утвердил маскулинность, затем ощутил, что ему необходим «выход к морю», то есть поиск и познание своей Анимы, души. Как Пигмалион Галатею, создал он Лодку и придумал ей имя.