Игорь Сухих - Структура и смысл - Теория литературы для всех

Миниатюра Х. Л. Борхеса называется «Сон», что задает еще один аспект ее проблематики: это трансформация сновидения в литературное произведение, один из вариантов модели сон – текст .

В своей последней книге «Культура и взрыв» Ю. М. Лотман назвал соответствующую главу «Сон – семиотическое окно» [632] См. : Лотман Ю. М. Культура и взрыв. М., 1992. С. 219–226. . То, что обнаруживается при взгляде в окно, прежде всего определяется позицией наблюдателя, его профессиональной и методологической установкой.

Фрейдист увидит там подавленные инстинкты и трансформированные неврозы, последователь Юнга – культурные архетипы, гадалка – будущие события, ребенок – всего лишь интересную историю и т. п.

П. Флоренский сопоставляет сон с иконой по признаку «границы между миром видимым и миром невидимым» [633] См. : Флоренский П. В. Иконостас // Богословские труды. Вып. 9. М., 1972. С. 88, 97–98. . Б. Успенский усматривает параллелизм между восприятием сна и восприятием истории, поскольку они «моделируют наши представления о иной действительности» [634] Успенский Б. А. Семиотика и история (Восприятие времени как семиотическая проблема) // Успенский Б. А. Избранные труды. Т. 1. М., 1994. С. 20. .

Предельной в этом ряду оказывается метафора «жизнь есть сон», придуманная Кальдероном (правда, с опорой на тысячелетнюю традицию, идущую еще от античности) и философски обоснованная А. Шопенгауэром.

«Таким образом, хотя отдельные сновидения и отличаются от действительной жизни тем, что входят в связь опыта, беспрерывно длящуюся в жизни, и пробуждение указывает на это различие, тем не менее такая связь опыта принадлежит действительной жизни как ее форма, и сновидение, в свою очередь, также обладает в себе связью, которую может противопоставить ей. Если стать на точку зрения вне жизни и сна, то мы не обнаружим в их существе определенного различия и должны будем признать, что поэты правы, утверждая, что жизнь есть длинное сновидение» [635] Шопенгауэр А. Мир как воля и представление // Шопенгауэр А. О четверояком корне… Мир как воля и представление. Т. 1. М., 1993. С. 154–155. К Шопенгауэру, кстати, восходит и сопоставление история – сон : «Все, о чем повествует история, в сущности лишь длинный и тяжелый сон» (Там же. Т. 2. С. 463). .

В свете этой рамочной метафоры уже не покажется странным отождествление сна с искусством и – у́же – с литературой.

Уже Шопенгауэр превратил метафорический двучлен в трехчлен: «Жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги» [636] Там же. Т. 1. С. 154. .

А. Ремизов, автор уникальной в своем роде книги-исследования сновидений «Огонь вещей», заявлял: «Творчество Гоголя представляю себе как ряд беспробудных сновидений с пробуждением во сне. Всякое творчество воспроизводит память; память раскрывается во сне» [637] Ремизов А. М. Огонь вещей. М., 1989. С. 58. .

Упомянутый Борхес (еще один писатель, который постоянно обращался к сновидениям как источнику творчества и материалу исследования) определял автора «Дон Кихота» и его героя как «сновидца и его сон», а Шекспира – как поэта, который «двадцать лет провел, управляя своими сновидениями» [638] Борхес Х. Л. Сочинения. Т. 1. С. 181, 186. .

Ю. М. Лотман завершал заметки о сне как семиотическом окне утверждением связи между сном и искусством: то и другое – нереальная реальность [639] Лотман Ю. М. Культура и взрыв. С. 224. .

«Экая славная вещь сон, подумаешь! Вся жизнь наша сон, и лучшее в ней опять-таки сон. – А поэзия? – И поэзия сон, только райский» (И. С. Тургенев. «Андрей Колосов»).

В подобных суждениях можно усмотреть нечто большее, чем парадокс, превратившийся в трюизм (как в трюизм превратилось сравнение «жизнь есть сон»). В пользу сопоставления можно привести достаточно весомые аргументы.

Сон, во-первых, абсолютно индивидуален, если не уникален. Даже сам сновидец, не говоря уже о других, как правило, не способен вернуться в свой сон, но может лишь увидеть что-то похожее заново. «Следовательно, это принципиальный „язык для одного человека“. С этим же связана предельная затрудненность коммуникативности этого языка: пересказать сон так же трудно, как пересказать словами музыкальное произведение» [640] Там же. С. 225. , – развертывал Лотман свою параллель.

Это справедливо, однако сравнение сна с искусством вообще представляется широким и неопределенным. Музыкальное произведение можно услышать или сыграть самому, а иных способов приобщения другого к моему сну, кроме пересказа , не существует. Станцевать, сыграть или спеть, сфотографировать или снять сон невозможно (во всяком случае, это требует гораздо большей условности и вторично по сравнению с пересказом). Мой сон, таким образом, становится доступным другому, включается в коммуникативную ситуацию лишь в форме рассказа, повествования.