Игорь Сухих - Структура и смысл - Теория литературы для всех

Особый вариант личного повествования – изображение автора как героя . Аукториальная ситуация в этом случае исчезает, автор переступает границу мира и оказывается в одном хронотопе с персонажами. Истоки такого повествования – в «Евгении Онегине»: «Условий света свергнув бремя, / Как он, отстав от суеты, / С ним подружился я в то время… <���…> / Онегин был готов со мною / Увидеть чуждые страны; / Но скоро были мы судьбою / На долгий срок разведены» (глава 1, строфа XLV). Еще раньше оно встречается в «Бедной Лизе» Карамзина. В таком случае принято говорить об образе автора (к другим значениям этого термина мы еще обратимся).

Эта манера является обязательной для автобиографической прозы. В литературе ХХ века она используется в «Жизни Арсеньева» И. А. Бунина, во многих повестях и рассказах С. Д. Довлатова.

Проблема сказа, как мы видели, начала разрабатываться на основе «младшей линии» русской прозы ХIХ века (ранний Гоголь, Лесков, Андрей Белый, Ремизов). В ХХ веке почти полностью на сказе строилось творчество Зощенко, для которого живописно-характеризующий образ рассказчика оказывается практически всегда важнее фабулы; некоторые ключевые новеллы бабелевской «Конармии» («Письмо», «Соль», «Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионыча»).

Неперсонифицированный сказ мы обнаружим практически у тех же авторов – Лескова («Левша»), Зощенко, фольклорный его вариант – у П. Бажова («Малахитовая шкатулка»), В. Белова («Бухтины вологодские»).

Если отвлечься от грамматических форм воплощения и принять во внимание лишь противопоставление автора и героя, пять повествовательных типов можно свести к трем: автор-повествователь (в безличном и личном вариантах) – герой – личный повествователь , близкий автору по манере речи и системе оценок (установка на устную речь и однородный линейный стиль) – герой-рассказчик, персонаж-характер , являющийся не только повествовательной призмой, но и предметом изображения (установка на чужое слово и живописный, изображающий стиль).

Эти базовые повествовательные формы разнообразно усложняются в конкретной практике.

Повествование от первого лица возможно не только как имитация устного, обращенного к слушателю, к аудитории монолога (наиболее распространенная форма), но и как воспроизведение других речевых жанров: писем («Бедные люди» Достоевского), дневника («Дневник лишнего человека» Тургенева), внутреннего монолога («Кроткая» Достоевского).

Другой путь усложнения – сочетание разных форм повествования в одном произведении. В «Герое нашего времени» большая часть «Бэлы» написана в сказовой манере от лица рассказчика, Максима Максимыча, с традиционной вводной мотивировкой, которую Ю. Н. Тынянов считал шаблонной: «Он набил трубку, затянулся и начал рассказывать». «Максим Максимыч» – уже личное повествование, в котором не только продолжается история главного героя, но и строится образ автора, проницательного наблюдателя, в чем-то похожего на Печорина, но в главном отличного от него (психологический портрет Печорина, как мы помним, принадлежит именно ему). В «Журнале Печорина» (в нем тоже сочетаются устный монолог в «Тамани» и «Фаталисте» и собственно дневник в «Княжне Мери») личное повествование сохраняется, но его субъект меняется: теперь им становится сам главный герой.

«Герой нашего времени», таким образом, становится маленькой энциклопедией повествовательных форм (сказ, личное повествование; рассказ-диалог, рассказ-монолог, дневник; образ автора), хотя наиболее распространенное объективированное повествование от третьего лица здесь как раз отсутствует.

Наиболее существенная модификация исходных повествовательных форм связана не с их сочетанием, а с взаимопроникновением, интерференцией .

«Городок был маленький, хуже деревни, и жили в нем почти одни только старики, которые умирали так редко, что даже досадно. В больницу же и в тюремный замок гробов требовалось мало. Одним словом, дела были скверные», – начинается чеховский рассказ «Скрипка Ротшильда».

С точки зрения уже описанной нами типологии это повествование первого типа – объективное повествование от третьего лица. Однако такая квалификация будет ошибочной. Прочитаем текст чуть дальше: «Если бы Яков Иванов был гробовщиком в уездном городе, то, наверное, он имел бы собственный дом и звали бы его просто Яковом Матвеичем; здесь же в городишке звали его просто Яковом, уличное прозвище у него было почему-то Бронза, а жил он бедно, как простой мужик…» [325] Чехов А. П. Скрипка Ротшильда (1894) // Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем. Т. 8. С. 297.