Владимир Алпатов - Япония - язык и общество

Сравнительно четкие социальные диалекты существуют лишь на периферии японского языка и, как правило, немногочисленны по количеству носителей Так, еще в XVII–XVIII вв. в Сигамати сложился особый говор гейш, сохранившийся до настоящего времени. Своеобразно и также весьма архаично, восходя к позднефеодальной эпохе, арго гангстеров-якудза, имеющих, в частности, специальные способы представления друг другу при знакомстве [Seward, 1968, с. 73–74]. До недавнего времени функционировали говоры бродячих торговцев [Канаи, 1983, с. 12], буддийских священников, придворных дам [Harada, 1966, с. 79–80], сейчас они постепенно выходят из употребления. Имеются сведения об особенностях языка японских париев — буракуминов. Информация о такого рода социальных диалектах часто очень скудна.

Однако даже там, где нельзя говорить о социальных диалектах как о каких-то определенных языковых системах, некоторые социальные различия в функционировании японского языка существуют, часто накладываясь на территориальные; эти различия обычно имеют не абсолютный, а статистический характер. Этот факт признают и японские лингвисты, осуществляющие массовые языковые обследования. Так, в упоминавшемся исследовании языка двух кварталов Токио выявлено, что в зажиточном и населенном главным образом интеллигенцией квартале Нисиката степень стандартизации языка заменю выше, чем в квартале Нэцу, жители которого, как правило, мелкие и средние торговцы; в первом квартале намного чаще и разнообразнее используются формы вежливости. Там же сказано, что современная граница Яманогэ и Ситамати уже не совпадает с исторической: богатые районы Гиндза, Канда, традиционно относившиеся к Ситамати, сейчас по языку ближе к Яманотэ [Oгино, 1983, с. 72–73].

В отличие от литературного языка и диалектов японское просторечие не обладает четкой выделимостью, трудно говорить о нем как о какой-то языковой системе. Однако существует немало слов и грамматических форм, которые не признаются литературной нормой, но не могут быть названы диалектными, так как распространены по всей Японии, употребляясь лицами разных социальных групп. Многие из них не что иное, как проявления развития языка, сдерживаемого нормами. Например, широко распространены стяженные грамматические формы, когда сочетание знаменательного и вспомогательного глаголов превращается в единое слово, ср. лиn. иттэ симатта 'ушел и не вернулся' и не вполне литературное иттятта с тем же значением. Потенциальные формы с суффиксом — э - по принятым нормам присоединяются не ко всем глаголам: от тору 'брать' можно образовать форму торэру , но от миру 'видеть' такую форму образовать нельзя. Однако вне литературного языка употребительна и форма мирэру и другие, ей подобные Слово отаку , в литературном языке означающее 'ваш дом', за его пределами употребляется как местоимение 2-го лица. К такого рода явлениям относятся и не признаваемые нормой изменения в формах вежливости, о которых мы будем говорить.

Все эти и многие другие явления широко распространены, что ставит проблему изменения литературных норм и приведения их в соответствие с языковой реальностью. Этот вопрос активно обсуждается японскими учеными (см., например, [Оиси, 1977]) Ряд форм, в частности стяженных, сейчас уже начинает допускаться для разговорных вариантов литературного языка.

Выше говорилось, что старый литературный язык (бунго) до войны сосуществовал с современным и обслуживал ряд сфер общения. Однако после войны он быстро потерял все свои позиции.

В настоящее время бунго, по словам одного из японских лингвистов, употребляется редко и в ритуальных целях. [Harada, 1966, с. 85] Культурные люди старшего поколения еще помнят бунго, а люди среднего и младшего поколений лишь имеют о нем представление, поскольку его преподают в средней школе. Поэтому традиции чтения текстов на бунго пока существуют. Классические произведения издаются не только в переводе на современный язык, но и в оригинале с комментированием непонятных мест; такие издания рассчитаны на достаточно широкий круг читателей. Литература конца XIX — начала XX века на бунго издается только в оригинале и без комментариев. Однако функционирование бунго очень ограничено, и новые тексты на нем почти не создаются. Бунго продолжает использоваться в традиционных сферах (церковная служба, включая христианскую [8] Перевод христианских богослужебных книг на бунго был осуществлен еще в XIX веке, с тех пор традиция осталась неизменной по-видимому, бунго представляется как более торжественный язык , традиционный театр типа но [9] Однако в современном кабуки играют, исключая наиболее старые пьесы, не на чистом бунго чаще используется современный литературный язык с некоторой архаизацией. ), а также в поэзии, до сих пор существуют кружки и журналы любителей поэзии в традиционном стиле. Здесь языковые различия связаны с жанровыми: танки и хайку принято писать на бунго, а поэзии на современном языке свойствен свободный стих (верлибр). Отмечается, что современные попытки писать на бунго обычно связаны со многими ошибками (Гэккан. 1977. № 2. С. 2–3).