Олжас Сулейменов - Книга благонамеренного читателя

«Слово» повествовало о битве русских со степняками на подходах к Дону. (Наша повесть будет о битве за Доном).

«Слово» рассказывало о поражении русских от степняков. (Наша повесть будет о победе).

«Слово» — о несчастном князе Игоре.

(Наша повесть — о великом князе Дмитрии).

На имеющемся запасе пергамента, предназначенном для другой работы, он начинает писать «Слово о Дмитрии Донском» («Задонщину»). Перед ним лежит великий образец. Зная наверняка, что «чёрная книга» будет все равно смыта (возможно, им же самим), Софонии–рéзанец без оглядки скальпирует ее, делает пересадки живой ткани и органов обреченного гиганта.

…Если бы Софоний хотя бы подозревал, что перед ним не единственный экземпляр, что «Слову» ещё предстоит самостоятельная жизнь в русской литературе (да ещё какая!), едва ли он решился бы так просто и легко использовать его поэтику в собственном произведении, к тому же подписанном.

…«Задонщина» пришлась впору. Она прославила имя Софония–рéзанца. Размножилась в большом количестве экземпляров (хотя подлинник и не дошел до нас). Других повестей Софоний более не написал. Видимо, за неимением образцов.

Приложение к третьему акту.

Иначе представляется картина создания «Задонщины» в нашем литературоведении.

Полагают, что «Слово» в XIV веке ходило огромным тиражом. Было широко известно и любимо народом за красоты стиля и высоту мыслей. Величие его литературное, уже тогда осознавалось широкими массами. Одним из ревностных поклонников стал «брянский боярин Софоний Рязанский». Восхищенный памятником, он садится и пишет ответное послание, в котором из чувства величайшего уважения к образцу, копирует поэтическое содержание его.

Читатели и слушатели «Задонщины», волнуясь, сравнивают оба популярных и чтимых опуса и мысленным взором окидывают расстояния, пройденные за два века родной словесностью.

Примерно, такое представление получаешь, читая объяснения, подобные тому, которые дал академик Б. А. Рыбаков.

«Победа Дмитрия Донского была воспета Софонием Рязанцем в «Задонщине», сложенной вскоре после битвы за Доном. С первых же строк автор начинает цитировать «Слово о полку Игореве», вдохновляясь им и настраиваясь на его торжественный лад. Очевидно, и читатели, и слушатели «Задонщины» хорошо знали «Слово о полку Игореве» и могли вполне оценить, какой великий образец был выбран для песни о Куликовской битве… Его (автора — О. С. ) неотступное следование «Слову о полку Игореве» и его влюбленность в поэтику «Слова» объясняется торжественным великолепием избранного им образца, данью уважения к гениальности безымянного киевлянина 1180–х годов и его благородным помыслам» 19.

Такие одические тосты ещё более запутывают и без того сложный вопрос.

Акт IV. Место действия: один из псковских монастырей. Время действия: XV–XVI века. Действующее лицо: неизвестный монах–переписчик. Творческая характеристика: копиист с ярко выраженными задатками редактора — соавтора (качество, весьма характерное почти для всех переписчиков произведений светской литературы). Сюжет совпадает с предыдущим только вначале.

…Монах разбирает запасы монастырской библиотеки, в которой хранятся и остатки рукописных собраний, завезенных с юга в грозные времена. Его интересует и пергамент, которого все ещё не хватает для размножения религиозных сочинений, и древняя литература, спрос на которую все увеличивается. На Руси уже в ходу новый письменный материал — бумага. Она дешевле, хотя и недолговечней пергамента. Появление бумаги спасло древнерусскую литературу от полного уничтожения. Теперь нецерковные тексты не просто смываются, а предварительно переносятся на бумагу .

Круг грамотных на Руси расширяется. Книга, даже бумажная, стоит дорого, и монастырям (издательствам того времени) это выгодно. Книгопроизводство становится очень доходной статьей монастырского бюджета.

Анналы библиотек, пребывавшие долгое время в забвении, перетряхиваются и на свет божий извлекаются старинные своды. В этих сборниках встречаются вещи, явно нехристианского содержания. Но и они будут размножены на бумаге с небольшой редакцией.

В связи с разрешением пергаментного кризиса — либеральнее и церковная цензура. К тому же изменилась и культурная ситуация. В XVI веке древнерусское язычество уже не опасно. Боги Перун и Белее, Стрибог и Хоре — прочно забыты в народе и не могут соперничать с Христом. Элементы язычества сохраняются в народной культуре, но они не оформлены идеологией. Жалкие осколки былого монолита, разбитого в прах молотами православия. Лешие и домовые — не в счет. Суеверие — не религия, милый анахронизм. И это понимают церковники. Да и само христианство переживает на Руси этап, которого не избежала ни одна религия — оно превращается в привычку.