Но они, сложивши крылья,
тихо так проговорили:
«Мы не русские, браток, —
молочка бы нам глоток…».
И запели долгим хором
о Христа явленье скором.
<���…>
…сонмы ангелов прозрачных
в платьях призрачных до пят,
вскинув крылья за спиною,
все кружились предо мною…
(«Собралися молокане…». С. 484–485.)
3. В третьем типе контекстов мотив алкоголя имеет наиболее богатую семантику, поскольку оказывается связан с целым рядом принципиально важных мотивов лирики Окуджавы: творчества, поэтического братства; любви; родины; поисков истины и смысла бытия. Отличие контекстов подобного рода от полушуточных (чаще ролевых) стихотворений, рассмотренных в п.1, состоит в следующем: алкоголь, оставаясь атрибутом праздничного / ритуального застолья, не расслабляет и / или ввергает человека в забытье, а, напротив, выступает катализатором душевных и творческих сил, приобщает к чистой радости существования. В этом случае питие приводит к принципиально иному по сравнению со «снятием напряжения» результату — к особому пограничному состоянию сознания, высокому опьянению, когда лирический субъект обретает внутреннюю трезвость взгляда, мудрость, благодаря чему восстанавливает гармонию с самим собой и с миром и постигает некие важнейшие бытийные истины. Именно в таких контекстах речь чаще идет о вине, в котором акцентируется его естественное, природное происхождение от виноградной лозы:
Вершатся свадьбы. Ярок их разлив.
Застольный говор и горяч, и сочен.
И виноградный сок, как кровь земли,
кипит и стонет в темных недрах бочек.
(«Листва багряная — осенние цветы…». С. 121.)
Виноградную косточку в теплую землю зарою,
и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,
и друзей созову, на любовь свое сердце настрою…
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
(«Грузинская песня». С. 312.)
Связь мотива вина с мотивом симпосиона, включенность семы «вино» в традиционный для мировой лирики устойчивый смысловой комплекс «вино-поэзия / песня-творческое братство-дружеское единение-радость жизни», взаимодополняющими гранями которой являются смех и слезы, — все это оказывается значимым и в поэтическом мире Окуджавы:
…мы все тогда над Курой сидели
и мясо сдабривали вином,
и два поэта в обнимку пели
о трудном счастье, о жестяном.
<���…>
…Поэты плакали. Я смеялся.
Стакан покачивался в руке.
(«Последний мангал». С. 241.)
Не угодно ль вам собраться
у меня, в моем дому?
Будут ужин, и гитара,
и слова под старину.
<���…>
Ни о чем не пожалеем,
и, с бокалом на весу,
я последний раз хореем
тост за вас произнесу.
(«Чувствую: пора прощаться…». С. 371–372.)
Названный семантический комплекс может подвергаться стяжению: [228]
Как вино стихов ни портили — все крепче становилось.
(«Как наш двор ни обижали — он в классической поре…». С. 398.)
— или дополняться любовным мотивом:
Как бы мне сейчас хотелось очутиться в том, вчерашнем,
быть влюбленным и не думать о спасенье,
пить вино из черных кружек, хлебом заедать домашним,
чтоб смеялась ты и плакала со всеми.
(«Дунайская фантазия». С. 406.)
Любовь включается в рассматриваемый семантический комплекс как явление сродни искусству (поэзии), с одной стороны, и опьянению, с другой:
…всюду царит вдохновенье,
и это превыше всего.
В застолье, в любви и коварстве,
от той и до этой стены,
и в воздухе, как в государстве,
все страсти в одну сведены.
(«Детство». С. 433–434.)
Вот поэт, тогда тебя любивший,
муж хмельной — небесное дитя…
(«Свадебное фото». С. 517.)
В зависимости от описываемой лирической ситуации параллель «женщина / любовь / дарение любви — виноград / вино / питие вина» может существовать и отдельно от описанного выше семантического комплекса, а также дополняться другими мотивами, например, жертвенности:
А ты опять,
себя раздаривая,
перед нашествием
стоишь одна,
как виноградинка
раздавленная,
что в тесной рюмочке —
у дна… [229]
(«О чем ты, Тинатин?..». С. 268.)
— или обожествления возлюбленной, [230]с присутствием в тексте прозрачных христианских аллюзий:
Море Черное, словно чашу с вином,
пью во имя твое, запрокинувши.
(«Непокорная голубая волна…». С. 224.)
Наконец, еще одной важной составляющей комплекса «вино-поэзия / песня-братство-любовь» становится у Окуджавы мотив родины (по отцу) — Грузии, [231]что объясняется, по всей видимости, совершенно особым, многократно воспетым статусом вина и ритуала винопития в грузинской культуре. Так мотив вина оказывается связан еще и с мотивом ностальгии:
Читать дальше