Е. А. Козицкая. Тверь
Вино и опьянение в поэзии Б. Окуджавы
Тема вина [223]у Окуджавы примечательна своей поливалентностью.
1. Самая традиционная семантика мотива алкоголя: освобождение от социальных условностей, временное раскрепощение человека, спасительный уход от реальности представлена у Окуджавы в банальном варианте: «Я отменяю все парады… / Чешите все по кабакам… / Напейтесь все, переженитесь / кто с кем желает, кто нашел…» («Как я сидел в кресле царя» [224]). «Стакан вина снимает напряженье…» («В карете прошлого». С. 526) — очевидный штамп. Устойчивые клише застольной песни воспроизводятся в стихотворении «С каждым часом мы старее…»:
Николай нальет,
Михаил пригубит.
Кто совсем не пьет —
тот себя погубит.
Кто там робкий, кто там пылкий —
все равно стезя одна.
Не молись, дурак, бутылке —
просто пей ее до дна!
<���…>
Дай Бог легкого похмелья
после трудного стола!
Николай нальет… (С. 376.)
Винопитие рассматривается как проявление веселой, полнокровной жизни, [225]иногда с элементом озорного аполитизма — временной отдушины от повседневных занятий:
…я каждый вечер во Флоренции
беру себе бутыль вина.
И тем вином я время скрашиваю,
бутыль употребив до дна,
а индульгенций не выпрашиваю:
теперь иные времена.
(«Песенка Жени Альбац». [226]С. 593.)
В том же шутливо-анекдотическом духе выдержан монолог лирического субъекта в стихотворении «Происшествие с Л. Разгоном»: забежав в гости «в надежде» на две рюмочки и получив целых три, он в финале задумывается:
А как зовут ту улочку?
А как зовут меня? (С. 598.)
2. Вместе с тем образ пьющего / пьяного человека часто имеет отрицательные или резко отрицательные коннотации и получает, в шутку или всерьез, негативную оценку. Мотиву пьянства сопутствуют мотивы упадка, военной и бытовой агрессии, хамства, низменных человеческих инстинктов:
Римляне империи времени упадка
ели, что достанут, напивались гадко…
(«Римская империя времени упадка…». С. 363.)
Гитлеровские обноски
примеряет хам московский,
а толпа орет ему «ура!».
<���…>
Ну, а может, это только сброд?
Просто сброд хмельной раззявил рот?
(«Гоп со смыком». С. 588.)
А то ведь послушать: хмельное, орущее, дикое…
(«Меня удручают размеры страны проживания…». С. 511.)
Слишком много всяких танков, всяких пушек и солдат.
И военные оркестры слишком яростно гремят,
и седые генералы, хоть и сами пули льют, —
но за скорые победы с наслажденьем водку пьют.
Я один. А их так много, и они горды собой,
и военные оркестры заглушают голос мой.
(«Перед телевизором». С. 572.)
Мотив алкоголя / пьянства выполняет явно дискредитирующую функцию в изображении Сталина и его окружения:
Он маленький, немытый и рябой
и выглядит растерянным и пьющим…
<���…>
Его клевреты топчутся в крови…
(«Арбатское вдохновение, или Воспоминания о детстве». С. 384.)
Стоит задремать немного,
сразу вижу Самого.
Рядом, по ранжиру строго,
собутыльнички его.
<���…>
Сталин бровь свою нахмурит —
Трем народам не бывать.
<���…>
А усы в вине намочит —
все без удержу пьяны.
(«Стоит задремать немного…». С.366–367.)
Вряд ли случайно пьянство становится в стихах Окуджавы почти обязательной характеристикой образа палача, будь то Сталин (высшая карательная инстанция страны) или исполнитель смертного приговора отцу поэта:
А тот, что выстрелил в него,
готовый заново пальнуть,
он из подвала своего
домой поехал отдохнуть.
И он вошел к себе домой
пить водку и ласкать детей,
он — соотечественник мой
и брат по племени людей.
(«Убили моего отца…». С. 368.)
Вот город, где отца моего кокнули.
Стрелок тогда был слишком молодой.
Он был обучен и собой доволен.
Над жертвою в сомненьях не кружил.
И если не убит был алкоголем,
то, стало быть, до старости дожил.
(«Не слишком-то изыскан вид за окнами…». [227]С. 368.)
Вероятно, по этой причине отказ от алкоголя может получать положительную оценку. Сектантов-молокан труд и трезвость превращают в праведников, почти в развоплощенных ангелов:
Взяли в руки тяжкий плуг,
не щадя ни спин, ни рук.
<���…>
Шли они передо мною
белой праведной стеною,
лебединым косяком.
<���…>
Я им водочки поднес,
чтоб по-русски, чтоб всерьез.
Читать дальше