Литературный текст: проблемы и методы исследования. 8. Мотив вина в литературе (Сборник научных трудов)

Еще более смелые эпитеты к рифмующемуся слову «вино» находим позднее у Бродского: «буфетное», «рассветное».

Наконец, к рифменной позиции тяготеет, наряду с ключевыми для авторов словами, экзотическая лексика, позволяющая обогатить звуковой облик стиха. В нашем материале это, прежде всего, конкретные названия вин и других напитков. Хрестоматийный пример тут — мандельштамовское «шерри-бренди», появляющееся в начале и в конце стихотворения (в котором, кстати, встречаются в рифме также нейтральные коктейли и вино). Интересно, что более экзотическое «асти-спуманте» этот поэт помещает в середину строки.

Приведем несколько характерных примеров редких напитков, упоминаемых русскими поэтами в рифме:

Муската — раската — заката; Ликер — амор; Крем де вервен — вдохновен (все — Северянин); Телиани — в тумане (Мандельштам); Коньяк — маниак, Токайских — китайских (Пастернак); Клико — не страдал глубоко (Бенедиктов); Аи — дни (Вяземский), Аи — любви (Блок); Арака — забияка (Д. Давыдов), араком — мраком (Пушкин); Ратафьей — Агафьей (А. Илличевский); Ганимеду — меду! (И. Барков); Пшеничной — яичной (Б. Корнилов, стихотворение «Выпьем водки…»)

Большую коллекцию экзотических напитков и не менее экзотических рифм к их названиям находим в стихах современного петербургского стихотворца А. Голынко-Вульфсона: «Кьянти — к яствам», «горла — Russian Golden», «текилы — скулы», «Куросавы — кюрасао», «лафита — лафета», «пино-коллада — пиноккио», «свистни мне — виски», «алказельтцен — сельтерской»; у него же в конце строк без рифмы (белых) находим коктейль, джин и даже «Блади Ваньку».

Разумеется, этот пример — уже из разряда языковых игр с использованием хорошо подходящих для этой цели редких названий алкогольных напитков. В этой функции алкогольную лексику успешно использовали Вяземский («Давным-давно»), Северянин («Моя безбожная Россия…»), Саша Черный. При этом и Вяземский, и Северянин опирались прежде всего на большое количество слов, рифмующихся в русском языке с «вином»; так в стихотворении «Моя безбожная Россия…» (1924) с ним рифмуются страна, дана, до дна, луна, глубина, крутизна, весна, волна, полна, она, и снова страна — перед нами здесь, таким образом, материал для статьи в словаре рифм!

Тот же Северянин использует «винную» лексику для создания юмористической омонимической рифмы в романе «Колокола собора чувств» — передавая речь Маяковского: — «Она ко мне пришла нагою, / Взамен потребовав венца. / А я ей предложил винца / И оттолкнул ее ногою».

Наконец — попутно — нельзя не отметить, что обращение к той или иной алкогольной лексике демонстрирует безусловное падение вкусов (и нравов) в русской обществе. Если поэты XIX века воспевали (и пили) вино («а о водке ни полслова»), то затем в язык поэзии последовательно проникают и водка, и пиво (которое ранее использовалось только для сатирического изображения немцев — см. у Некрасова «Объятия хорошенькой жены, / Колпак, халат, душистый кнастер, пиво / И прочие филистерские сны…», а уже в известной песне из репертуара Вертинского (слова Б. Даева) — герой пьет «горькое пиво», рифмуя его с «живут красиво»), и разнообразные портвейны (вплоть до «Папа — стакан портвейна» у В. Цоя), и даже самогон (у Г. Горбовского) и одеколон (которого не пьет, в отличие от наших соотечественников, Ален Делон в известном хите «Наутилуса»). При этом нередко неблагородные напитки поэтизируются — см., например, у В. Салимона: «Таврическим пахнет портвейном /На даче последней левкой».