Ю Откупщиков - К истокам слова. Рассказы о науке этимологии

В то же время мы можем определённо утверждать, что каждое из перечисленных выше слов само когда-то было словом с уменьшительным значением. Об этом свидетельствуют следующие сопоставления: корка — кора, горка — гора, жилка — жила , но: палка — х; словцо — слово, мясцо — мясо, озерцо — озеро , но: кольцо — х; блюдце — блюдо, оконце — окно , но: солнце — х, сердце — х; девица — дева, лужица — лужа, рожица — рожа , но: улица — х; грязца — грязь, пыльца — пыль, рысца — рысь , но: овца — х; хлебец — хлеб, супец — суп, братец — брат , но: палец — х .

Во всех приведённых случаях знаком х отмечено то исчезнувшее простое существительное, которое послужило основой для образования соответствующего уменьшительного слова. Исчезнувшие слова сохранили свои следы или в родственных языках (польское pala [пáла] ‘дубина’, литовское širdis [ширьдúс] ‘сердце’, латышское ovis [óвис] ‘овца’ и др.), или в самом русском языке: солн-о-ворот, пере-ул-ок, серд-о-боль-ный, бес-пал-ый . Именно утрата простых основ в языке привела к тому, что их место заняли производные с уменьшительным суффиксом, но эту уменьшительность мы уже не воспринимаем, ибо нам не с чем эти образования сравнивать. Например, для слова палец у нас нет объекта для сравнения, как в случаях братец — брат или хлебец — хлеб .

Интересно, что подобную же тенденцию вытеснения простых слов их производными с уменьшительным суффиксом мы встречаем во многих языках мира. Например, во французском языке слова со значениями ‘солнце’, ‘ручей’, ‘птица’ и др. восходят к латинским существительным ‘солнышко’, ‘ручеек’, ‘птичка’ и т. п.

Эта особенность, характерная не только для существительных, но также для глаголов и других частей речи, значительно затрудняет этимологический анализ, так как язык часто утрачивает именно те простейшие слова, опора на которые обычно и составляет сущность И главную цель этимологического исследования.

В главах, посвященных семантике, нас в первую очередь интересовали общие закономерности, которые проявляются при изменениях значения слова. Но, к сожалению (для этимологов, а не для языка!), далеко не во всех случаях семантическое развитие подчиняется одним и тем же закономерностям. Очень часто история слова дает нам примеры того, как одинаковые исходные данные приводят к весьма различным, подчас — даже противоположным результатам.

Так, например, русские прилагательные мелкий и крупный отражают близкую семантическую модель, в основе которой лежит значение ‘толочь’: 1) ‘толочь’ → ‘толчёное (зерно)’ → ‘крупа; мука’ → ‘мелко размолотый’ (слово мелкий ); 2) ‘толочь’ → ‘толчёное (зерно)’ → ‘крупа; мука’ → ‘крупно размолотый’ (слово крупный ).

Для первого прилагательного исходным был глагольный корень *mel-/*mol - (сравните: молоть ). Во втором случае производные с простым глагольным корнем были утрачены в языке, но близость к первой модели подтверждается такими древнерусскими словами, как крупыи ‘мелкий’ (!) и крупљти ‘мельчать’. Очевидно, что противопоставление прилагательных мелкий и крупный отражает различные результаты размельчения зерна: мелкое — это зерно молотое, а крупное — лишь раздробленное в крупу (слово, находящееся в родстве с сербскохорватским глаголом крушити ‘раздроблять’). Примером в реалиях здесь может послужить приготовляемая из ячменя ячневая крупа и ячневая мука.

При сопоставлении двух родственных слов — русского благой ‘добрый, хороший’ и литовского blogas [блó:гас] ‘плохой’ — мы убеждаемся, что одно и то же (по своему происхождению) слово может приобрести в разных языках прямо противоположные значения. Кстати, такие русские слова и выражения, как блажной или кричать благим матом , отражают значения более близкие к литовскому blogas , чем к русскому благой .

Другим примером столь же резкого расхождения значений может служить такая пара слов, как древнерусское поносити ‘ругать, оскорблять’ и сербское понóсити ‘гордиться’. Немецкое слово Knecht [кнехт] ‘слуга’ находится в самом близком родстве с английским knight [найт] ‘рыцарь’, а немецкое Knabe [кнá:бе] ‘мальчик’ с английским knave [нейв] ‘мошенник’.

Во всех рассмотренных нами примерах факт родства или наличие семантической связи между приведёнными словами можно установить с помощью различных «промежуточных звеньев». Но сколько в каждом языке можно найти таких случаев, когда эти «промежуточные звенья» оказались утраченными и мы сталкиваемся лишь с конечными результатами семантических расхождений? К сожалению, это вопрос, который гораздо легче задать, чем на него ответить. И именно здесь этимолог сталкивается с наиболее серьёзными затруднениями в процессе анализа семантической истории слова.