Владимир Звегинцев - Очерки по общему языкознанию

Но если сильные глаголы образовывали формы прошедшего времени при помощи рядов аблаутного чередования, то производные глаголы, по преимуществу отыменного происхождения, лишены были этого средства и при помощи флексий первоначально могли образовывать только формы настоящего времени. Для образования прошедшего времени эти глаголы обращались к использованию других средств, употреблявшихся, видимо, уже в древнейшие эпохи индоевропейских языков, т. е. к перифрастическому, или описательному образованию с помощью вспомогательных глаголов. Ср. лат. amabam — «я любил», старослав. delaāchъ — «я делал», лит. dirbdavan — «я работал», где вторыми элементами этих образований являются: лат. — bam < bhnām — сослагательное наклонение от корня * bhe — «быть»; древнеслав. — асhъ < ēsom — имперфект от *es — «быть»; лит. — davan — претерит или от *dhe, или от *don — «делать». Подобным же образом стало выражаться прошедшее время в группе отыменных и каузативных германских глаголов, которые для этой цели употребляли, видимо, индоевропейский корень *dhē — «делать», герм. *dē, удвоенная форма *de-d. Это первоначально отдельное слово в дальнейшем превратилось в суффикс и дало в различных германских языках многообразие дентальных элементов в формах прошедшего времени слабых глаголов: гот. salboda, древневерхненем. dalbфta, древнеисл. kallaota и т. д.

Таким образом, сложилось два способа образования форм прошедшего времени, которые соответствовали двум морфологическим типам германских глаголов — сильным и слабым. Если бы развитие германского языка оборвалось на первом этапе формирования слабых глаголов и он дошел бы до нас в виде мертвого языка, то можно было бы ожидать, что сильное спряжение выглядело бы как основное для его глагольной системы, а аналитическое слабое спряжение выступало бы эпизодически, не. будучи даже грамматизованным. Но развитие германского языка пошло далее и привело к полной победе слабого типа глаголов. Это произошло не потому, что в группе сильных глаголов иссякла «таинственная» творческая сила. Система сильного глагола настолько органически и прочно вошла в структуру германских языков, что никакие дальнейшие структурные изменения (даже такие основательные, как в английском языке) не смогли ее изжить. Как показывает пример лат. scribere, превратившегося в древневерхненемецком в сильный глагол scrоban, сильные глаголы могли обладать и продуктивностью. Но они были подавлены все увеличивающимися глаголами нового типа образования, по преимуществу отыменного происхождения. Германские племена вступили в бурный период своей истории, сопровождавшийся переселениями, столкновениями с другими племенами и народами, контактом с более развитыми культурами. Все это привело к усилению темпов развития языка, к резкой интенсификации роста его словарного состава. Но новые глаголы не укладывались в аблаутные чередования старых глагольных рядов. Увеличиваясь в количестве, они все более укрепляли новый тип, на стороне которого было и то преимущество, что его формы были свободны от старых видовых созначений глаголов сильного типа спряжения.

Таким образом, на основе внутренней (опосредствованной) мотивированности, но побуждаемое в конечном счете историческими условиями существования германских племен, в их языках утверждается новое грамматическое явление, вполне соотносимое с законами развития языка.

Гораздо сложнее проследить действие внешних причин на развитие фонетических процессов. Они создают впечатление абсолютной независимости. Но, с другой стороны, в силу того обстоятельства, что звуковая форма языка представляет обязательный компонент его системы и таким образом связана закономерными отношениями с другими ее компонентами, нельзя отказаться от мысли, что здесь тоже наличествует, хотя, может быть, и очень далекая, связь с историческими условиями существования языков. Эта связь не принимает такие более или менее определенные формы, которые вскрываются в других сферах языка. Внешняя мотивированность остается в этом случае совершенно скрытой. В самой своей общей форме эта связь может быть формулирована только следующим образом: чем богаче события истории народа, тем активнее фонетические процессы. А в остальном все конкретные формы этих процессов осуществляются на основе внутренней мотивированности. Как утверждает Ж. Вандриес, «всякие фонетические изменения должны рассматриваться как результат действия внутренних и невидимых сил, которые можно обозначить именем тенденций» [370].