Валерий Пестерев - Модификации романной формы в прозе Запада второй половины ХХ столетия

В целом же пейзаж, воспроизводящий среду существования Робинзона и колорит жизни на необитаемом острове, отмечен в изображении остраненной самоценностью. Разворачивание пейзажного образа в картину соотнесено с состоянием природы в данный момент и с природными свойствами описываемого. Так, в пейзаже начинающегося ливня динамика описания воспроизводит изменяющуюся к дождю природу. И каждая тщательно подобранная деталь в этой зарисовке отмечает моменты и оттенки природных перемен: «Однажды утром небо, обычно ясное, приняло вдруг металлический оттенок, обеспокоивший Робинзона. Прозрачная голубизна предыдущих дней сменилась мутной, свинцовой синевой. Вскоре плотная пелена туч заволокла небосвод от края до края, и первые увесистые капли дождя забарабанили по корпусу "Избавления"» (46—47) [325] «Un matin, le ciel, qui paraissait tout aussi pur qu'à l'accoutumée, avait pris cependant une teinte métallique qui l'inquiéta. Le bleu transparent des jours précédents avait tourné au bleu mat et plombé. Bientôt un couvercle de nuages perfaitement homogènes s'appesantit d'un horizon à l'autre, et les premières gouttes mitraillèrent la coque de l'Évasion » (29). .

В поэтике описания Турнье сказалось его страстное увлечение фотографией, приемы которой органично вплетены в литературно-художественную структуру пейзажных зарисовок. Собственно, на поэтике фотографии основано воспроизведение поразившей Робинзона простершейся перед ним лунной ночью равнины, когда «он замер, потрясенный величавым покоем пейзажа» (201). Эта картина — моментальный фотографический снимок «общим планом». Переход от «потрясения» Робинзона к описанию равнины отмечен резким эмоциональным остранением. В пейзаже субъективное его восприятие сводится к движению бесстрастного взгляда Робинзона (автора?), фиксирующего каждый предметный момент ландшафта. В словесном рисунке Турнье он лишен привнесенной поэтизации. Экспрессия (как в живописи, так и в фотографии) при пейзажном подходе к воспроизведению «в большей мере зависит от… композиционного ансамбля», поскольку «предмет демонстрирует те характеристики, которые необходимы ансамблю» [326] Михалкович В.И., Стигнеев В.Т. Поэтика фотографии. — М., 1990. — С. 100—101. .

Слово в пейзаже Турнье создает колоритное единство множества визуальных форм и звуков, запахов, свето-цветовых эффектов. И одновременно ландшафт Турнье, как фотопейзаж, с его предметным пространством, а также «линейным и тональными ритмами» «образен в первую очередь благодаря пространственной ритмике» [327] Там же. — С. 180. «Главным источником выразительных элементов в пейзаже, — пишут авторы «Поэтики фотографии», — становится запечатленное пространство. Связывая содержащиеся в нем ритмы, акцентируя какие-то из них, фотограф добивается своеобразия и цельности кадра; другими словами — достигает образности» (с. 180). : «Перед ним до самого горизонта простиралась равнина с шелковистой травой, мягко волновавшейся под нежным дуновением бриза. На западе стоя дремали тростники, ощетинившиеся, словно копья пехотинцев; в их зарослях пронзительно и размеренно квакали лягушки-древесницы. Белая сова на лету задела Робинзона крылом и села на ближайший кипарис, обратив к человеку слепой лик сомнамбулы. Душистый аромат возвестил о близости розовой ложбины; на ее пригорках поблескивали пятнышки лунного света» (201) [328] «La prairie étendait à perte de vue sa robe soyeuse qu'un très léger souffle creusait parfois d'ondulations molles. A l'ouest dormaient debout les quenouilles des roseaux, serrées comme les lances d'une armée, d'où montait à intervalles réguliers la note flûtée d'une rainette. Une dame blanche le frôla de son aile, se posa sur un cyprès, et tourna vers lui sa face hallucinée. Une haleine parfumée l'avertit qu'il approchait de la combe rose dont les irrégularités de terrain étaient gommées par la lumière lunaire» (165—166). .

Описание, основополагающее свойство поэтики романа Турнье, проявляется на двух уровнях его структуры — литературном и языковом. И на каждом из них (и в их единстве) реализуется сложившаяся в реалистическом творчестве прошлого столетия традиция «объясняющей литературы». Так определяет ее Л.Я. Гинзбург, теоретически осмысливая своеобразие французского реализма XIX века: «Наблюдением (описанием) и анализом он рационалистически обрабатывал модели действительности, прилагая к ним критерии господствующего позитивизма. Он создал литературу объяснения . Столь важное для него описание тоже было объясняющим, поскольку оно выявляло причинные связи человека со средой» [329] Гинзбург Л.Я. Указ. соч. — С. 31. . В этих правилах выдержано множество характерных описаний поведения, отдельных поступков и трудовых дел Робинзона. Таковы картины строительства «Избавления», на котором Робинзон надеется вернуться к людям, обработки зерна, ремесленнического конструирования водяных часов. Эти описания самообъясняющие, в них самих, в материи описываемого, в их свойствах заложена мотивировка вызываемых следствий — отношения к ним, обращения с ними, поведения героя. А манера их описательного воспроизведения — авторская логика описания, запечатленная в сочленении фраз и их отдельных отрезков; слова, адекватные действию, предмету и их свойствам — оформляет самомотивированность, выявляет причинно-следственные моменты. Подобным слогом описывает Турнье и открытый Робинзоном «способ получения чего-то вроде сахара»: «Робинзон добывал этот сахар из ствола пальмы определенной разновидности: ее ствол утолщался не у корня или вершины, а в середине, она давала необыкновенно сладкий сок. Срубив одно из таких деревьев, Робинзон отсек листья, венчающие ствол, и из их среза тут же начала сочиться густая сахаристая жидкость. Она выделялась на протяжении многих месяцев, нужно было только регулярно делать новые срезы, так как поры дерева довольно быстро закрывались» (85—86).