Валерий Пестерев - Модификации романной формы в прозе Запада второй половины ХХ столетия

Значимость формы осознается и на уровне восприятия произведения читателем, идея сотворчества которого в этой сфере сводится к точно оформленному утверждению В. Xодасевича: «Не пережив форму вместе с художником, нельзя пережить произведение, нельзя его понять. Критик, отказывающийся или не умеющий вникать в форму, отказывается или не умеет по-настоящему прочитать произведение» [26] Ходасевич В.Ф. О форме и содержании [1933] // Ходасевич В.Ф. Собрание сочинений: В 4 т. — Т. 2. — М., 1996. — С. 272. В этой мысли В. Ходасевич продолжает В. Шкловского, утверждавшего в статье 1914 года «Воскрешение слова», что «"художественное" восприятие — это такое восприятие, при котором переживается форма (может быть, и не только форма, но форма непременно)» (Шкловский В.Б. Гамбургский счет: Статьи — воспоминания — эссе (1914—1933). — М., 1990. — С. 36—37). Весьма примечательна в этом направлении мысли утверждаемая в 60-е годы Ж. Руссе (разумеется, далеко не единственная в современном литературоведении) идея постижения смысла произведения через художественную форму («des significations à travers les formes»), которая определяет и его теоретическую концепцию, основанную на открытиях и исследованиях, как пишет Ж. Руссе, русских формалистов, новой американской критики, Флобера, Малларме, Пруста, Валери, и анализ конкретных произведений («Принцессы Клевской» М.-М. де Лафайет, «Мадам Бовари» Флобера или «Атласной туфельки» П. Клоделя, например). См., в частности, введение со значимым названием «Об интерпретации формы»: Rousset J. Forme et signification: Essais sur les structures littéraires de Corneille à Claudel. — P., 1962. — P. I—XXVI. .

Бесспорно, слишком категорично, даже для поры кульминационного момента модернизма «второй волны» в 60-е, Р.-М. Альберес, осмысливая «метаморфозы» романа, утверждает, что роман наших дней устремлен к проблемам эстетическим и проблемам индивидуального видения, но не к метафизическим и нравственным. И в этой перспективе, по мнению Р.-М. Альбереса, «Джойс более значителен, чем Жид, Пруст вызывает больший интерес, чем Бернанос, а Лоренс Дарелл — чем Альбер Камю». Но им затронут «нерв» современного творчества: «романист нашего времени отказывается от значительнейших нравственных проблем в пользу проблем эстетических и ограничивает искусство романа, освобожденного от психологического и нравственного содержания, романными ФОРМАМИ» [27] Albérès R.-M. Métamorphose du roman. — Р., 1966. — Р. 11—12. .

Обостренное чувство формы в современном творчестве, пристрастный писательский интерес к ней связан прежде всего с отношением к искусству как к особой эстетическойреальности, где чувство прекрасного, переживание его автором, и читателем в первую очередь вызывается формой. Интуитивно-сознательная необходимость найти образный адекват индивидуальному художническому видению и самосознанию, миропостижению как сложному диалогу писателя со сложной действительностью, полисубъектности писательского «я» и неповторимости состояния души требует особых форм, порождая новаторские искания и эксперименты [28] «Роман в ХХ веке, — пишет Т.Л. Мотылева, — яснее, чем прежде, осознал себя как искусство , — следовательно осознал свое право на художественный эксперимент» (Мотылева Т.Л. Роман — свободная форма: Статьи последних лет. — М., 1982. — С. 6—7). .

Эстетически значимая, форма суть организующее и оформляющее начало в художественном произведении [29] В этом смысле весьма значимо, что Т.С. Элиот в своей рецензии «"Улисс", порядок и миф» (1923) на только что опубликованный в Париже роман Дж. Джойса видит во введенном автором «мифологическом методе» формообразующее начало: «Это способ взять под контроль, упорядочить, придать форму и значение необозримой панораме пустоты и анархии, каковой является современная история» (Иностранная литература. — 1988. — № 12. — С. 228). . В общем смысле форма — это преобразование нехудожественного материала (жизненного факта, события, явления, переживания, слова и языка) в художественный. Форма рождается из приема, складывается во взаимодействии приемов [30] «…Значимость романа (его синтагматический аспект), — пишет Ц. Тодоров, — взаимозависима от используемых им приемов (его парадигматический аспект)» (Todorov T. Poétique de la prose. — P., 1971. — P. 21). . «Прием, — пишет В.Б. Шкловский, — есть то, что превращает внеэстетический материал, придавая ему форму, в художественное произведение» [31] Шкловский В.Б. Искусство цирка [1919] // Шкловский В.Б. Указ. соч. — С. 106. Отмеченное здесь В.Б. Шкловским «то, что превращает» несколько десятилетий спустя по-своему определяет Ю.М. Лотман, полагая, что «художественный прием — не материальный элемент текста, а отношение» (Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. — Л., 1972. — С. 24). В развернутом виде многофункциональность и «эффект» приема раскрывается ученым в его «Лекциях по структурной поэтике» (1964): «Художественный эффект «приема» — всегда отношение, например, отношение текста к ожиданию читателя, эстетическим нормам эпохи, привычным сюжетным и иным штампам, жанровым закономерностям. Вне этих связей художественный эффект просто не существует. Любое перечисление приемов ничего нам не даст (равно как и рассмотрение «приемов», вообще вне текста как органического единства), поскольку, входя в различные структуры целого, один и тот же материальный элемент текста неизбежно приобретает различный, порой противоположный, смысл» (Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. — М., 1994. — С. 72). . Бесспорно, прав П. Машре, утверждая, что «говорить об искусстве как приеме еще не означает знать , что оно такое». И аргументирует свою ироническую тезу не менее убедительно. «Не следует, — пишет он, — всецело сосредоточиваться на приеме , как то стремились сделать некоторые из русских формалистов (Шкловский, в частности), необходимо за ним распознать жизненный процесс , вне которого мастерство приема останется самоцельной чистой искусностью» [32] Macherey P. Pour une théorie de la production littéraire. — Р., 1966. — Р. 53—54. .