Валерий Пестерев - Модификации романной формы в прозе Запада второй половины ХХ столетия

Мамардашвили М.К. Психологическая топология пути. — С. 319.

См.: Литературная газета. — 1995. — № 47 (27 нояб.) — С. 9.

Так определил «русское очарование» романа Макина один из значительных писателей современной французской литературы Доминик Фернандез (Звезда. — 1996. — № 4. — С. 223).

«En poussant jusqu'au bout ma pensée… je me dis» (240).

Мориак Ф. Указ. соч. — С. 325.

Статья 1821 года «Защита поэзии» (Литературные манифесты западноевропейских романтиков. — М., 1980. — С. 325).

Н.Т. Рымарь, рассматривая лирическую форму современного западного романа, в котором «исходным пунктом… изображения становится сознание человека», не только отражающее, но и творящее мир, убедительно показывает, что «лирический роман создает основы для новой концепции мира». Этот роман, в котором «лирический герой» становится «неоспоримым представителем нравственной правды», «утверждает суверенность сознания человека, свободу его воли» и создает «предпосылки для своего рода возвращения человеку всей дегуманизированной картины мира» (Рымарь Н.Т. Современный западный роман. — С. 62, 96—97).

Lafille P. André Gide romancier. — P., 1954. — P. 207. И в этой связи представляется важным осмысление этих новаций Жида двадцатилетие спустя М. Рэмоном, который справедливо полагает, что в сравнении с Джойсом и В. Вулф «Фальшивомонетчики» не произвели «революции в романе», но роман Жида остается знаменательной датой в истории современного романа (Raimond M. Op. cit. — Р. 118—119).

Литературная история Соединенных Штатов Америки: В 3 т. — Т. III. — М., 1979. — С. 429.

Днепров В.Д. Идеи времени и формы времени. — С. 174.

Albérès R.-M. Histoire du roman moderne. — P. 421.

Эпштейн М.Н. Указ. соч. — С. 374.

См.: Raimond M. Op. cit. — Р. 260—268; Lévy-Valensi J. Aragon romancier: d' Anicet à Aurélien. — Р., 1989. — Р. 27; Зонина Л.А. Указ. соч. — С. 39—57; Днепров В.Д. Указ. соч. — С. 186—188.

Nabokov V.V. Strong opinions. Weidenfeld and Nicolson. — London, 1974. — P. 173.

Fild A. The Life and Art of Vladimir Nabokov. — London, 1988. — P. 348.

Ходасевич В.Ф. Собрание сочинений. — Т. 2. — С. 391.

Там же. — С. 272.

Липовецкий М. Эпилог русского модернизма. Художественная философия творчества в «Даре» Набокова // В.В. Набоков: pro et contra. — СПб., 1997. — С. 666.

McCarty M. Writing on Wall. — N.Y., 1973. — P. 178.

См., например: Fild A. Op. cit. — P. 348; Анастасьев Н.А. Феномен Набокова. — М., 1992. — С. 232.

Так, П. Во в монографии «Метароман», говоря о видоизменениях современного романа, одной из форм саморефлексии у которого является пародия, пишет о пародийном использовании «форм триллера» в «Бледном огне» (Waugh P. Metafiction: The Theory and Practice of Self-conscious Fiction. — L.; N.Y., 1984. — P. 85—86). См. также: Ерофеев В.В. В лабиринте проклятых вопросов. — М., 1990. — С. 162—205; Липовецкий М. Эпилог русского модернизма // В.В. Набоков: pro et contra. — С. 643—666.

Imhof R. Contemporary metafiction: A Poeto-Logical Study of Metafiction in English since 1939. — Heidelberg, 1986. — P. 9, 198.

Waugh P. Op. cit. — P. 2.

Иностранная литература. — 1992. — № 7. — С. 233.

Ерофеев В.В. Указ. соч. — С. 175.

Эта множественность точек зрения вызовет цепную реакцию, стоит к ней подключить постмодернистские толкования «мета». См. статью «Метарассказ»: Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины: Энциклопедический справочник. — М., 1996. — С. 229—233.

Кентавр: Эрнст Неизвестный об искусстве, литературе и философии. — М., 1992. — С. 39, 40—41.

Как представляется, достаточно неуверенно Н.А. Анастасьев в «Феномене Набокова» определяет «Бледный огонь» как «попытку синтеза», добавляя при этом, что «синтез в искусстве — новое художественное качество» (Анастасьев Н.А. Указ. соч. — С. 241).

Davydov S. «Teksty-matreski» Vladimira Nabokova. — München, 1982. P. 201. Это неопровержимое суждение С. Давыдова, резюмирующее его анализ русской прозы Набокова («Уста к устам», «Отчаяние», «Приглашение на казнь, «Дар») как «текста-матрешки», фактически, правомерно относительно всего творческого наследия писателя. Теоретически определяя это свойство поэтики как «текст в тексте», «роман в романе» и раскрывая его суть в рассуждении, что «"текст-матрешка" дает писателю возможность двупланового построения текста, причем планы "внутреннего" и "внешнего" текстов (соответственно: самого автора и героя-писателя. — В.П. ) развиваются совместно и синхронно, перекрывая друг друга, как на дважды экспонированной фотографии» (с. 6), С. Давыдов тем самым выявляет одно из проявлений синкретизмароманной формы Набокова.