Джек Лондон - Английский язык с Джеком Лондоном. В далекой стране (рассказы)

He sat down, his ears keenly alert to the flood of protest (он сел, его уши были настороже = обостренно воспринимали поток протестов) and indignation his words had created (и возмущения, его словами созданного).

"That a boy should speak in council!" old Ugh-Gluk was mumbling (разве мальчишка может говорить на совете! — старый Уг-Глук пробормотал).

ear [Iq], indignation [IndIg'neIS(q)n]

He sat down, his ears keenly alert to the flood of protest and indignation his words had created.

"That a boy should speak in council!" old Ugh-Gluk was mumbling.

"Shall the babes in arms tell us men the things we shall do (разве могут грудные младенцы говорить нам, мужчинам, вещи, которые мы должны делать)?" Massuk demanded in a loud voice (Массук спросил громким голосом). "Am I a man that I should be made a mock by every child (разве я — мужчина, если я могу быть сделан посмешищем каждым/любым ребенком) that cries for meat (который требует мяса; to cry — кричать; плакать; to cry for — просить, требовать )?"

loud [laud], voice [vOIs]

"Shall the babes in arms tell us men the things we shall do?" Massuk demanded in a loud voice. "Am I a man that I should be made a mock by every child that cries for meat?"

The anger boiled a white heat (гнев кипел ключом; white heat — белый жар, белое каление ). They ordered him to bed (они приказали ему /идти/ в постель), threatened that he should have no meat at all (грозили, что он не будеть иметь = не получит мяса совсем), and promised him sore beatings for his presumption (и обещали ему жестокую порку за его самонадеянность). Keesh's eyes began to flash (глаза Киша начали вспыхивать), and the blood to pound darkly under his skin (и кровь /стала/ биться темным оттенком под его кожей = забурлила и прилила к коже ; to pound — сильно биться /о сердце/; dark — темный ). In the midst of the abuse he sprang to his feet (в середине этой брани он вскочил на ноги; abuse — брань, ругательства; to spring — прыгать, скакать ).

threaten [Tretn], presumption [prI'zAmpS(q)n], abuse [q'bjHs]

The anger boiled a white heat. They ordered him to bed, threatened that he should have no meat at all, and promised him sore beatings for his presumption. Keesh's eyes began to flash, and the blood to pound darkly under his skin. In the midst of the abuse he sprang to his feet.

"Hear me, ye men!" he cried (слушайте меня, вы, мужчины! — он крикнул; ye = you ). "Never shall I speak in the council again (никогда не стану я говорить на совете снова), never again till the men come to me and say (никогда больше до тех пор, пока эти мужчины не придут ко мне и не скажут), 'It is well, Keesh, that thou shouldst speak (ну, Киш, /то/ что ты скажешь), it is well and it is our wish (это хорошо и это наше желание). Take this now, ye men, for my last word (примите это сейчас, вы, мужчины, как мое последнее слово). Bok, my father, was a great hunter (Бок, мой отец, был великим охотником). I, too, his son, shall go and hunt the meat that I eat (я, его сын, также буду идти и добывать мясо, которое я ем). And be it known, now, that the division of that which I kill shall be fair (и знайте: «и да будет известно» отныне, что разделение того, что я убью будет справедливым). And no widow nor weak one shall cry in the night (и ни одна вдова, ни один слабый /человек/ не будет плакать ночью) because there is no meat (потому что нет мяса = из-за отсутствия мяса), when the strong men are groaning in great pain (когда сильные мужчины стонут от великой боли) for that they have eaten overmuch (потому что они поели сверх меры = объелись). And in the days to come there shall be shame upon the strong men (и в те дни, что придут, будет стыдно сильным мужчинам: «будет стыд на сильных мужчинах») who have eaten overmuch (которые объедятся /мясом/). I, Keesh, have said it (я, Киш, сказал это!)!"

groaning ['grqunIN], widow ['wIdqu], overmuch ['quvq" mAC]

"Hear me, ye men!" he cried. "Never shall I speak in the council again, never again till the men come to me and say, 'It is well, Keesh, that thou shouldst speak, it is well and it is our wish. Take this now, ye men, for my last word. Bok, my father, was a great hunter. I, too, his son, shall go and hunt the meat that I eat. And be it known, now, that the division of that which I kill shall be fair. And no widow nor weak one shall cry in the night because there is no meat, when the strong men are groaning in great pain for that they have eaten overmuch. And in the days to come there shall be shame upon the strong men who have eaten overmuch. I, Keesh, have said it!"

Jeers and scornful laughter followed him out of the igloo (насмешки и презрительный смех следовали за ним из иглу), but his jaw was set (но его челюсти были стиснуты) and he went his way (и он пошел своей дорогой), looking neither to right nor left (не глядя ни вправо, ни влево).

jeer [GIq], scornful ['skLnful], laughter ['lRftq]

Jeers and scornful laughter followed him out of the igloo , but his jaw was set and he went his way, looking neither to right nor left.

The next day he went forth along the shore-line (на следующий день он пошел вдоль береговой линии) where the ice and the land met together (где лед и земля встретились вместе). Those who saw him go (те, кто видел, что он уходил) noted that he carried his bow (заметили, что он нес свой лук), with a goodly supply of bone-barbed arrows (с хорошим запасом стрел с костяными наконечниками), and that across his shoulder was his father's big hunting-spear (и что за его плечами было большое охотничье копье его отца). And there was laughter, and much talk, at the event (и был смех, и много разговоров об этом событии). It was an unprecedented occurrence (это было невиданное событие). Never did boys of his tender age go forth to hunt (никогда мальчики такого: «его» нежного возраста не ходили охотиться), much less to hunt alone (тем более охотиться в одиночку). Also were there shaking of heads and prophetic mutterings (также были качание головами и пророческие бормотания), and the women looked pityingly at Ikeega (и женщины смотрели жалостливо на Айкигу), and her face was grave and sad (а ее лицо было строгим и печальным).