Виктор Петелин - Мой XX век - счастье быть самим собой

Самое страшное, что столкнулись две силы, силы добра и силы распада, и в неравной борьбе одерживают верх Зюзя и Сибилек, конокрады, поддерживаемые властью в городах. И силы оказались не равны: такие, как тетка Егориха, были расстреляны; такие, как Момич, вынуждены были скрываться, третьих выселили на Соловецкие выселки, а оставшиеся покорились силе, которая, словно пресс, выжимала из них все соки.

Константин Воробьев, русский по рождению и по душе, всю свою творческую жизнь прожил в Литве, так сложилась его послевоенная судьба. Здесь он познал много счастливых мгновений, и он с благодарностью и любовью говорил о своей второй Родине, приютившей его и регулярно издававшей его книги. Но всеми помыслами он был с Россией, рвался к нам, чтобы каждый день и каждый миг чувствовать и знать, чем живет и дышит его Родина, разделить с ней ее скупые радости и чудовищно разрастающуюся боль, которая с беспощадной методичностью терзала ее. Константин Воробьев стремился коснуться матушки-земли, чтобы, как некогда Антей, почувствовать и набраться новых творческих сил. Не удалось.

Сейчас К. Воробьев, как Ю. Бондарев, В. Белов, В. Распутин, Е. Носов, С. Викулов, по праву был бы во главе российской отечественной литературы...

Не удалось... (Литературная Россия. 1988. 21 октября)

А вот еще несколько писем Константина Воробьева из нашей переписки:

«Дорогой Виктор Васильевич! Спасибо Вам за письмо, за хлопоты, за теплые слова «Момичу». Видите ли, в чем дело: меня едва ли когда-нибудь будут печатать в «Сов. писателе». В чем причина – сказать не могу. Но еще несколько лет тому назад там отвергли мою повесть, рекомендованную издательству М.А. Шолоховым. Повесть затем напечатали в «Сов. России». Позже не стали печатать сборник моих рассказов. Он вышел затем в «Молодой гвардии», получил большую прессу у нас в Союзе, издан в Европе. А что за рецензии я получал! Одного вашего рецензента – Матова – я изобразил потом в своей повести «Почем в Ракитном радости».

Короче говоря, когда я заглянул в тематический план «Советского писателя», то ничего отрадного я там не узрел. Бог с ним, с этим издательством.

С «Момичем», конечно, мне трудно и будет трудно, хотя роман целиком и полностью будет за Советскую власть. Испугать он может только дураков, а так как их много, то...

Нет, Момич русский, наш. Это лишь кличка его уличная – Момич. От имени Максим. Фамилия его еще появится. Вскоре я Вам пришлю еще пару подвалов, – тут стараются поддержать штаны на мне, пока пишу. Понимаете: я ведь не служу. Пять лет тому назад ушел из газеты, заведовал там отделом литературы и искусства; но работать в газете и писать самому – немыслимо, мозг превращается в яичницу, и хочется убивать тех, кто приносит тебе стишки и рассказы. Я думаю, Вам это знакомо и понятно. Так вот. Я живу, заедая себя будущего, т. е. в долг. Когда выходит книга (а выходит она трудно и долго), то я раздаю долги и тут же кредитуюсь снова. Унизительно это, мешает жить, и запить временами хочется, и кричать «Вяжите меня!» Но жить и писать надо. И делать это надо честно. Изредка мне помогают из «Молодой гвардии» (журнал) тем, что присылают на рецензию какой-нибудь графоманский кирпич. Вообще я прочел и написал на них двадцать рецензий – убивательных, так что сам себя начал бояться. Но какая халтура, конъюнктура, претензия! Какая бессовестная стряпня, муть! К такому нельзя не быть беспощадным, доказательно, конечно, беспощадным, и я им был. Говорю это к тому Вам: пока суть да дело, пока роман пишется, то нельзя ли изредка подбрасывать мне вышеупомянутый кирпич. Работу я сделаю быстро и, конечно, добросовестно, так как это будет мой хлеб. Подумайте над этим, пожалуйста. И черкните мне пару строк.

Шлю Вам дружеский привет, крепко жму руку.

19/07<64> Ваш К. Воробьев». (Датируется по штемпелю на конверте.)

«Здравствуйте, дорогой Виктор Васильевич!

Получил рукопись Н. Выглазова и Ваше официальное письмо. Сегодня 20 августа, а числа 24 или 25-го я навещу Вас в издательстве, там и передам рукопись и рецензию, там и поговорим о «Момиче». Не удастся получить у Вас авансовый договор, схожу в «Сов. Россию». Словом, до скорой встречи. В Москву мне крайне нужно: подходит самая рабочая страда – осень и зима, когда можно будет с утра и до ночи сидеть за столом и писать, писать, а для этого надо не думать о хлебе. Крепко жму руку.

Ваш К. Воробьев». <22.08.64> (Датируется по штемпелю на конверте.)

«Дорогой мой Виктор Васильевич!