Виктор Петелин - Мой XX век - счастье быть самим собой

Никого из грамотных читателей и критиков не смущает тот факт, что писатель-документалист пользуется первоисточниками. Вот в комментариях к собранию сочинений А.К. Толстого И. Ямпольский свидетельствует:

«Толстой не разделял историко-политической концепции Н.М. Карамзина. И тем не менее основным фактическим источником баллад и драматической трилогии является «История государства Российского»... Страницы «Истории государства Российского» давали Толстому не только сырой материал: иные из них стоило чуть-чуть тронуть пером, и, оживленные точкой зрения поэта, они начинали жить новой жизнью – как самостоятельные произведения или эпизоды больших вещей». И еще: «Главным историческим источником «Князя Серебряного», как и драматической трилогии, является «История государства Российского» Н.М. Карамзина, откуда заимствованы многие факты, описательные детали и подробности сюжета. Так рассказ Морозова Серебряному о том, что случилось в его отсутствие; об изменениях, происшедших с Иваном Грозным, казнях, отъезде в Александровскую слободу, депутации бояр, умолявших его вернуться на престол, учреждении опричнины (гл. 6), описание Александровской слободы (гл. 7), описание казни (гл. 16), страницы о завоевании Сибири (гл. 40), – основаны на соответствующих страницах Карамзина (см. Т. 9, СПб., 1821. С. 21-23, 74-80, 87-89, 158-160, 376-377, 380, 381). В главе 7 Толстой приводит, не называя его имени («наш историк»), цитату из Карамзина. В романе имеется немало словесных совпадений с «Историей государства Российского» или несколько видоизмененных выражений... Для воспроизведения нравов, обычаев, верований, суеверий Толстой широко пользовался также этнографическими и фольклорными сборниками».

Совершенно очевидно, что ни цитаты, ни прямое заимствование художника из книги историка в устах умного автора предисловия и комментариев не осуждаются, напротив, являются убедительнейшей похвалой достоверности. Трудно предположить, что исторический роман, историческая хроника, документальное повествование, биографический роман о судьбе того или иного замечательного человека может стать плодом этакой чистой, «незаимствованной» фантазии. «Как почти все исторические драматурги, Толстой уплотнял события во времени, объединял факты, относящиеся к разным, иногда довольно далеким моментам... Помимо этих обычных в исторической драме приемов Толстой придавал иной смысл некоторым фактам, создавал иные связи между событиями, устанавливал иную их последовательность, менял характеристики и психологические мотивировки, исходя из своего понимания героев и эпохи и из своих идейных и драматургических заданий» (Ямпольский).

Такая оценка использования документа издавна сложилась в критической литературе. Н.К. Гудзий выявил в свое время большое количество совпадений с первоисточниками в романе «Война и мир» Л. Толстого.

Пытливые биографы знаменитого польского писателя Генрика Сенкевича в статьях и комментариях к только что вышедшему у нас собранию сочинений его не раз отметят, что он широко пользовался первоисточниками при созданий своей исторической прозы. «Для Сенкевича, который обращался прежде всего к читательскому воображению и чувству, первейшим литературным источником были многочисленные в XVII веке шляхетские мемуары (среди которых выделялись образностью, яркостью языка знаменитые «Записки» Яна Хризостома Пасека), использованные автором трилогии и как бесценный кладезь сведений, и как эталон стиля», – писал Б. Стахеев. Еще более определенно говорится об использованной литературе Генриком Сенкевичем, когда речь заходит о его романе «Пан Володыевский»: «При создании тех персонажей романа, которые представляют, по замыслу автора, тогдашнюю шляхту, Сенкевич широко использует сведения, названия, имена, взятые из хроник, мемуарной литературы, исторических исследований и т. д. ...Тексты XVII века использовались и в речах персонажей, при стилизации повествования. Приведен ряд цитат (без ссылок)».

Вся мировая литература утверждает подобное «заимствование», то есть следование первоисточнику при создании исторического художественного произведения. Именно печатью такой скрупулезной историчности и документальности отмечен роман Ирвинга Стоуна «Муки и радости» – о Микеланджело. Замечательный мастер биографического жанра сам раскрывает тайны своего изобразительного метода: «К счастью... сохранилось немало старинных документов и во Флоренции и в Риме: в них я нашел множество записей, касающихся Микеланджело и его семейства... Почти половина романа «Муки и радости» основана на вновь открытых материалах, никогда ранее не публиковавшихся».