Виктор Петелин - Мой XX век - счастье быть самим собой

Своими переживаниями и чувствами я делился только с Олегом Михайловым и, пожалуй, с Валентином Сорокиным, с которым мы сблизились во время работы в журнале, он возглавлял отдел поэзии в журнале, посвятил мне свою замечательную поэму «Мамонт». Он-то и рассказал, видимо, Виктору Астафьеву о моем «унылом» настроении.

Два любопытных письма прислал Виктор Астафьев:

«3 марта 1972 года (датируется по штемпелю на конверте):

Дорогой Витя! Виктор Васильевич, свет!

Был я недавно в Москве и хотел выделить вечер, чтобы поехать к тебе с Валей Сорокиным или одному и попить коньяку вместе с тобой, но настигла меня весть о смерти дорогого мне, и я, больной и потрясенный, скорее полетел домой, да и приходил тут в себя.

Хотел тебе позвонить (у меня есть телефон – 2-21-07), – да не люблю я звонить и разговаривать по телефону ладом не умею. Надо лицо, глаза собеседника видеть, а это ж пластмасса! У меня от напряжения мысли даже ухо потеет, когда я говорю по этой мертвой и железной заразе. А может, с фронта остался страх? – я ведь был последнее время связистом в артиллерии, а там не дай бог перепутать цифры! Можно ж по своим попасть – перепутай 65 на 55, и все, а при «нашей технике» и проводе, который был весь в узлах и с промокаемой изоляцией, сие сделать дважды два было...

Ну, ни утешать, ни тем более «нацеливать» я тебя не буду и не собираюсь. Пишу просто потому, что тебе, я знаю, сейчас одиноко, на душе темно и ты думаешь: «все гады, акромя патретов».

Гады, конечно, да че поделаешь-то? Гад, между прочем, вещь не такая уж худая, есть хуже него тварь – это обыватель, особенно литературный!..

Ты слышишь, как он шипит, извивается и ползет, ползет в глубь нашей горемычной литературы? А вместе с ним ползет равнодушие ко всему, в том числе и друг к другу, стяжательство и благополучие, забота о «приличиях» и здоровье. Заметил, многие писатели пить перестали? Ну так для здоровья рюмочку сухонького, а то коньячку закрашенного (нрзб). А уж ругаться или матом кого покрыть – ни боже мой! Этакое благополучненькое эпчество, а? Ты хотел такого? Я хотел? Никто не хотел! Время распорядилось, и ведь предупреждал, предупреждал один евреец-молодец лет шесть или восемь назад:

«Все хорошо, все хорошо. В «Гослитиздате» Бунин издан, из мавзолея Сталин изгнан; показан людям Пикассо; разрешено цвести цветам; запрещено ругаться матом...

Все это может привести к печальным результатам!..» Во! И боле ничего!

Ну, а в общем-то бывало всякое, и как сказал боевой продолжатель основоположника соц. реализма, умерший от алкоголизма: «Надо жить и исполнять свои обязанности».

Работать надо и только. Еще рыбу ловить хорошо, но она, стерьва, не клюет, задыхается подо льдом и не клюет (нрзб), с морозов лед толстый и кислороду рыбе недостает. Кислороду ей захотелось, подлой! Нам и самим его уже не хватает.

Я пишу роман о войне, вдохновленный всей (нрзб) бурной критикой и полемикой, которая развернулась вокруг меня и моего тоненького труда, сотворенного от небольшого ума и страдательно-сентиментального сердца.

Еще продолжаю писать о литературном и житейском рабе – А.И. Макарове, хотя он до се именуется критиком почему-то.

Много у меня нонче всякого горя и потерь, но писать о них не буду, дабы не добавлять смуты в твою и без того растревоженную душу.

Как твой домашний корабль? Не накренился оттого, что пошатнулись твои дела? Не дай бог! Ты знай работай себе. Собака лает, а верблюд, то бишь время, идет себе, колокольцем позвякивая, и ничего тут не поделаешь! При всем при том службу найди и спорт свой не бросай, а то вон я без спорту-то растолстел от безделья и неподвижности.

Книжка моя до се не вышла – третий год пошел, как издают, – это однотомник-то в «Мол. гвардии», зато зима миновала, солнце уже хорошее, синицы по сосульке клювом бьют, и червяк из земли скоро вылезет, обернется умиленный, выжил, дескать, не замерз, курицы не съели, трактор не задавил и, увидев такого же червяка позади себя, крикнет: «Братишка! Дай я тебя поцелую!», а тот ему: «Осторожно – я твоя жопа!..»

Словом, Виктор Васильевич, не вешай носа. Держись за весло, чтоб одним предметом не снесло!..

Обнимаю тебя – твой В. Астафьев (нрзб). Черкни или брякни».

Так утешал меня милый и дорогой Виктор Петрович, узнав о том, что меня уволили из «Молодой гвардии».

Естественно, что я тут же ответил Виктору Петровичу: носа не вешаю, работы много, заключил три договора с различными издательствами, семейный корабль мой не накренился, а полным ходом плывет по житейскому морю, увеличивая свою скорость: Ванюше нашему шел третий год. Спросил его о делах, замыслах, бытовании... И получил ответ: