Тимур Радбиль - Основы изучения языкового менталитета - учебное пособие

Дж. Лакофф и М. Джонсон в книге «Метафоры, которыми мы живем» (1980) объясняют суть гештальта следующим образом. Например, мы предположили, что спор – это беседа, которая частично структурирована концептом ВОЙНЫ (это дает нам метафору СПОР – это ВОЙНА). Предположим, что вы ведете беседу и неожиданно замечаете, что она превратилась в спор. Что делает беседу спором и что общего у него с войной?

Для установления различия между беседой и спором сначала нужно понять, что значит вести беседу. Беседа в базовом понимании включает двух людей, которые говорят друг с другом. Обычно один из них начинает, а затем они говорят по очереди о некоторой общей теме или темах, связанных друг с другом. Смена реплик в диалоге и поддержание беседы на текущую тему (как и разрешенная правилами коммуникации смена темы) требуют определенной кооперации. И каковы бы ни были цели участников беседы, речевая коммуникация предполагает социальное взаимодействие, отвечающее принципам вежливости.

Если вы участвуете в беседе (в структуре которой есть, как минимум, эти шесть измерений) и вы замечаете, что она превращается в спор, то что заставляет вас сделать такой вывод? Базовое отличие – это ощущение боевой готовности. Вы понимаете, что у вас есть мнение, которое для вас значимо, но другой человек его не принимает. По меньшей мере, один из участников хочет, чтобы другой отказался от своего мнения, и это создает ситуацию, в которой можно победить или проиграть. Вы осознаете, что участвуете в споре, когда обнаруживаете, что ваша позиция атакована или что есть необходимость атаковать позицию другого человека. Вполне развившимся спор становится тогда, когда оба участника отдают большую часть своей речевой энергии попыткам дискредитировать позицию другого, удерживая свою. Спор все равно остается беседой, хотя когда он становится жарким, правила вежливости в поддержании структуры коммуникации могут быть нарушены.

Понимание беседы как спора предполагает, что человек способен наложить части многомерной структуры концепта ВОЙНЫ на соответствующую структуру БЕСЕДЫ. Такие многомерные структуры присущи эмпирическим гештальтам, организующим различные виды опыта в структурированное целое. Таким образом, одна деятельность, говорение, понимается в терминах другой – физического противоборства. Согласованность структурирования элементов нашего опыта обеспечивается такими многомерными гештальтами. Мы воспринимаем беседу как спор, когда наши ощущения и действия в беседе соответствуют гештальту ВОЙНЫ.

Гештальтным образом представлены в языковой картине мира все абстрактные сущности, например отвлеченные понятия. Так, по мнению Л.О. Чернейко, гештальт выводится из буквального прочтения глагола (или имени), употребленного в сочетании с абстрактным именем в переносном значении, и связывает два явления (конкретное и абстрактное) по одному основанию, эксплицированному акциональному признаку. Судьба обокрала: прототипический агенс глагола обокрасть – вор. В этом сочетании он представлен имплицитно и выводится как гештальт имени судьба. Гештальт – результат глубинного сопряжения гетерогенных сущностей – абстрактной и конкретной, поэтому он предопределяет сочетаемость абстрактного имени. Как конструкт невидимый, идеальный абстрактная сущность, принимая лики видимого, реально воспринимаемого, отождествляется с ним. При том эксплицированное общее свойство абстрактного и конкретного – основание имплицитной метафоры (Их судьбы переплелись, спутались, где СУДЬБА – Нить).

Гештальт также связывает воедино сущность языковую и внеязыковую. Например, на языковую синтаксическую роль 'быть подлежащим' проецируется роль участника реального события в мире 'иметь основную ответственность за события'. Получается, что гештальт – это «мостик», или связующее звено между языковыми значениями и их коррелятами в действительности [Караулов 1987: 191].

Гештальты в языковой картине мира тоже национально-специфичны. Так, для русской языковой картины мира типичен гештальт избыточного представления образа предмета при описании ситуации местонахождения с помощью глагола: Стакан стоитна столе, а Книга лежитна столе. Таким образом, ситуация местонахождения неодушевленного предмета на поверхности осмысляется в терминах положения в пространстве одушевленного лица.

4. За динамический и событийный компонент языковой картины мира отвечают такие единицы, как когнитивная модель ситуации (концептуальная схема, прототипическая ситуация)и фрейм.