Яна Погребная - Актуальные проблемы современной мифопоэтики

В рассказе «Можарово» показано сопротивление действительности той текстуальной мифологизации, которую предлагает герой, тоже оценивающий ситуацию с позиций человечности. В рассказе показан мир после катастрофы: в соответствии с жанровыми принципами малой прозы Д. Быков изображает развязку некоторых глобальных событий, повлекших катастрофические последствия. Тот же сюжетный прием организует и роман «Эвакуатор», только в нем сюжетно развернут путь к катастрофе, а не ее последствия, и вызван распад мира террористическим уничтожением государства. В рассказе «Можарово» напротив трагедия выступает следствием реализации государственного проекта развития семи мегаполисов, «а между ними более или менее дикое поле. Кто мог – перебрался в города, а что делалось с остальными на огромном российском пространстве – Васильев (молодой журналист, герой рассказа – Е.Л.) представлял себе смутно» /5;88–89/. Известно, что в результате «в последнее время ездить между городами стало опасно: вовсю потрошили электрички, нападали на товарняки» /5;88/, но уже в эскпозиции рассказа персонажа и читателя готовят к встрече с чем-то абсолютно ужасным. Кошмин, сотрудник Минсельхоза, сопровождающий журналиста, предупреждает о какой-то неизвестной опасности, называя Можарово – населенный путь по пути следования гуманитарного поезда, в рамках реализации нового национального проекта – развития российской глубинки – зоной, при этом Кошмин смутно упоминает еще шесть или семь таких зон. Таким образом, число зон повышенной опасности соответствует числу мегаполисов, бурное развитие одних очевидно вызвало симметричный упадок и мутацию в таком же количестве населенных пунктов. Кошмин предупреждает: «Принимать ничего нельзя, открывать окна и двери не разрешается ни в коем случае. Можарово входит в перечень населенных пунктов, где выходить из поезда запрещается.» /5;87–88/. Ощущение опасности нагнетается не только тем, что, как ясно ощущает Васильев, «инструктор явно чего-то недоговаривал» /5;88/, ту же художественно-смысловую функцию выполняют пейзаж: «.за окном сгущалась июльская гроза: набухали лиловые тучи, Безлюдные серые деревеньки по сторонам дороги глядели мрачно: ни живности, ни людей, только на одном крыльце сидел бледный большеголовый мальчик и провожал поезд внимательным недобрым взглядом, в котором не было почти ничего детского.» /5;86/. Васильев ожидает встречи «с монстрами, уродами, бросающимися на решетку вагона.» /5;90/, но вместо этого по перрону в Можарово еле-еле передвигаются несчастные нищие люди, предлагающие нехитрый товар, просящие о помощи. Васильев, глядя на согбенную старушку, предлагающую пинетки, отчетливо представляет, что его покойная бабушка, «если бы не дедушкина пенсия да не проживание в Москве. могла бы стоять точно также», вспомнив собственные точно такие же детские пинетки, хранящиеся дома в шкафу /5;90/. Движимый состраданием Васильев бросается на помощь, но стальной кулак Кошмина его останавливает, причем, в ответ на крик Васильева: «Что вы сделали.», инструктор дает странный ответ: «Мы ничего не сделали. Это вас надо спрашивать, что вы сделали» /5;91/. Когда к окну приближается надрывно стонущая девушка на костылях («Неужели ничего нельзя сделать, неужели так и будет все! Не может быть, чтобы никакой пощады нигде! Что мы всем сделали?! Нельзя же, чтобы так с живыми людьми.» /5;92/), Васильев отбрасывает Кошмина и вырывается в коридор вагона, но тут его перехватывает проводник. Васильев обвиняет министерство, политику стабилизации, национальные проекты, кричит об ответственности перед народом, ни Кошмин, ни проводник его не опровергают, в правильности национального проекта не убеждают, в полемику не вступают. Тогда Васильев прибегает к литературно-философской аналогии и начинает пересказывать рассказ У. Ле Гуин «Ушедщие из Омеласа»: «.есть процветающий город Омелас. И все в нем счастливы» /5;93/. К его удивлению, Кошмин подхватывает: «А в жалком подвале за вечно запертой дверью сидит мальчик-олигофрен, обгаженный и голодный. Он лепечет: выпустите, выпустите меня. И если его выпустить, весь город Омелас с его процветанием полетит к чертям собачьим» /5;93/. Кошмин называет и автора рассказа и тот прототекст, который объединяет рассказ У. Ле Гуин и самого Д. Быкова, упоминая слезинку ребенка, то есть апеллируя к Достоевскому (как материализацию метафоры сна о трихинах, который Раскольников видит перед своим духовным возрождением на каторге, можно интерпретировать и червей, которые вселяются в людей и вызывают их обезличивание («Выявление»)). Только дальнейшее развитие событий в рассказе Можарово опровергает гуманистический пафос интертекста, заявленного обоими главными героями: народ Можарово после правительственных экспериментов изменился настолько, что утратил человеческий облик, теперь здесь живут великаны-людоеды, способные извлекать спрятанные в подсознании провинности, материализовывать их и вызывать неудержимое стремление помочь, вмешаться, открыть дверь. Так и происходит – в восьмом вагоне дверь открыли. Войдя туда, Васильев видит выбитые окна, проломленные двери, «уцелевшие стекла были залиты кровью, обглоданная берцовая кость виднелась в ближайшем купе. Странный запах стоял в вагоне, примешиваясь к отвратительному запаху крови, – гнилостный, застарелый: так пахнет в пустой избе, где давным-давно гниют сальные тряпки да хозяйничают мыши» /5;93/. Следующий опасный пункт по пути следования носит пугающее в контексте рассказа название – Крошино, то случилось в Можарово выступает прологом к более глобальной катастрофе.