Литагент «Эксмо» - Былины

Глядит ко городу ко Киеву:
Не два слона в чистым поле слонятся,
Не два сыры дуба шатаются:
Слонятся-шатаются два богатыря
На того ли на Данилу на Денисьича:
Его родной брат Никита Денисьевич
И назва́ный брат Добрыня Никитинич.
Тут заплакал Данила горючьми слезьми:
«Уж и в правду, знать, на меня Господь прогневался,
Володимир-князь на удалого осердился!»
Тут возговорит Данила Денисьевич:
«Еще где это слыхано, где видано:
Брат на брата со боём идет?»
Берет Данила сво востро копье,
Тупым концом втыкат во сыру землю,
А на острый конец сам упал;
Спорол себе Данила груди белыя,
Покрыл себе Денисьич очи ясныя.
Подъезжали к нему два богатыря,
Заплакали об нем горючьми слезьми.
Поплакамши, назад воротилися,
Сказали князю Володимиру: «Не стало́ Данилы,
Что того ли удалого Денисьича!»
Тут собирает Володимир поезд-ат,
Садился в колясочку во зо́лоту,
Поехали ко городу Чернигову.
Приехали ко дво́ру ко Данилину;
Восходят во терем Василисин-ат.
Целовал ее Володимир во саха́рные уста.
Возговорит Василиса Никулична:
«Уж ты батюшка, Володимир-князь,
Не целуй меня в уста во кро́вавы,
Без мово друга Данилы Денисьича».
Тут возговорит Володимир-князь:
«Ох ты гой еси, Василиса Никулична!
Наряжайся ты в платье светное,
В платье светное, подвенечное».
Наряжалась она в платье светное,
Взяла с собой булатный нож.
Поехали ко городу ко Киеву.

Поверсталися супротив лугов Леванидовых;
Тут возговорит Василиса Никулична:
«Уж ты батюшка, Володимир-князь!
Пусти меня проститься с милым дружком,
Со тем ли Данилой Денисьичем».
Посылал он с ней двух богатырей.
Подходила Василиса ко милу дружку,
Поклонилась она Даниле Денисьичу:
Поклонилась она, да восклонилася,
Возговорит она двум богатырям:
«Ох вы гой есте, мои вы два богатыря!
Вы подите, скажите князю Володимиру,
Чтобы не дал нам валяться по чисту полю,
По чисту полю со милым дружком,
Со тем ли Данилой Денисьичем».
Берет Василиса свой булатный нож,
Спорола себе Василисушка груди белые,
Покрыла себе Василиса очи ясные.
Заплакали по ней два богатыря.
Пошли они ко князю Володимиру:
«Уж ты батюшка, Володимир-князь!
Не стало нашей матушки Василисы Никуличны,
Перед смертью она нам промолвила:
«Ох вы гой есте, мои два богатыря!
Вы подите, скажите князю Володимиру,
Чтобы не дал нам валяться по чисту полю,
По чисту полю со милым дружком,
Со тем ли Данилой Денисьичем».
Приехал Володимир во Киев-град,
Выпущал Илью Муромца из погреба,
Целовал его в головку, во темечко:
«Правду сказал ты, старой казак,
Старой казак Илья Муромец!»
Жаловал его шубой соболиною,
А Мишатке пожаловал смолы котел.

В стольном городе во Киеве
У славного князя Владимира
Было пированье – почестный пир,
Было столованье – почестный стол
На многи князи, бо́яра,
И на русские могучие бога́тыри,
И <���на> гости богатые.
Будет день в половина дня,
Будет пир во полупире;
Владимир-князь распотешился,
По светлой гридне похаживает,
Таковы слова поговаривает:
«Гой еси, князи и бояра
И все русские могучие богатыри!
Есть ли в Киеве таков человек,
Кто б похвалился на триста жеребцов,
На триста жеребцов и на три жеребца похваленые:
Сив жеребец, да кологрив жеребец,
И который полонян Воронко во Большой орде, —
Полонил Илья Муромец сын Иванович
Как у молода Тугарина Змеевича;
Из Киева бежать до Чернигова
Два девяноста-то мерных верст,
Промеж обедней и заутренею?»
Как бы большой за меньшого хоронится,
От меньшого ему тут, князю, ответу нету.
Из того стола княженецкого,
Из той скамьи богатырския
Выступается Иван Гостиный сын;

И скочил на свое место богатырское,
Да кричит он, Иван, зычным голосом:
«Гой еси ты, сударь ласковый Владимир-князь!
Нет у тебя в Киеве охотников
А и быть перед князем невольником!
Я похвалюсь на триста жеребцов
И на три жеребца похваленые:
А сив жеребец, да кологрив жеребец,
Да трете́й жеребец полонян Воронко,
Да который полонян во Большой орде, —
Полонил Илья Муромец сын Иванович
Как у молода Тугарина Змеевича;
Ехать дорога не ближняя,
И скакать из Киева до Чернигова
Два девяноста-то мерных верст,
Промежу обедни и заутрени,
Ускоки давать кониные,
Что выметывать раздолья широкие;
А бьюсь я, Иван, о велик заклад,
Не о сте рублях, не о тысячу, —
О своей буйной голове».
За князя Владимира держат поруки крепкие
Все тут князи и бояра, тута-де гости корабельщики,
Закладу они за князя кладут на сто тысячей;
А никто-де тут за Ивана поруки не держит.
Пригодился тут владыка Черниговский,
А и он-то за Ивана поруки держит.
Те он поруки крепкие,
Крепкие на сто тысячей.
Подписался молоды Иван Гостиный сын,
Он выпил чару зелена вина в полтора ведра,
Походил он на конюшню белоду́бову,
Ко своему доброму коню,
К Бурочку-косматочку, троелеточку,
Падал ему в правое копытечко.
Плачет Иван, что река течет:
«Гой еси ты, мой добрый конь,
Бурочко косматочко, троелеточко!
Про то ты ведь не знаешь, не ведаешь, —
А пробил я, Иван, буйну голову свою
Со тобою, добрым конем;