Андрей Азов - Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920–1960-е годы

Таковы они [войны] [123]и такими будут всегда;
Но не так у Леонида и Вашингтона,
Чье каждое поле сражения – святое место,
Кто спасали жизнь [букв, «дыхание»] [124]народов, а не разрушали миры.
Как сладки для слуха эти отзвуки!
Пока обычные победители пугают и ошеломляют
Раболепных и пустых [людей], подобные имена
Останутся лозунгом, покуда будущее не станет свободным.

Мы знаем цену вам, «заслуги боевые»!
Но славные поля, где бился Вашингтон,
Где бился Леонид, – навек места святые:
Не мир там рушили, там был народ спасен!
Как услаждают слух нам имена такие!
Они останутся (среди других имен,
Приятных для рабов, заманчивых для моды)
Бессмертным лозунгом грядущей в мир Свободы!

Two villanous Cassacques pursued the child
With flashing eyes and weapons…
…And whom for this at last must we condemn?
Their natures? or their sovereigns, who employ
All arts to teach their subjects to destroy? (VIII, 92)

Два свирепых казака преследовали ребенка,
Со сверкающими глазами и саблями…
…Но кого, в конце концов, мы должны обвинять в этом?
Их натуру? или их государей, употребляющих
Всякие хитрости, чтобы научить своих подданных уничтожать?

Два диких казака, как будто на врага,
Сверкая саблями, на девочку бежали…
…Но кто здесь виноват? кого б мы обвиняли?
Природу? иль царей, умеющих внушать
Безгласным подданным, что надо – убивать?

Suwarrow, who had small regard for tears,
And not much sympathy for blood, surveyd The women…
…with a slight shade
Of feeling:..
…sometimes a single sorrow
Will touch even heroes – and such was Suwarrow (VII, 69) Дословно:

Суворов, кто мало обращал внимания [букв. – «глядел»] на слезы
И мало имел сочувствия для крови, оглядел Женщин…
…с легкой тенью
Сострадания…
…порою единичная скорбь
Трогает даже героев, – а таковым был Суворов.

На слезы и на кровь Суворов далеко
Податлив не был, но…
На скорбных девушек глядел, и в сером свете
Глаз – тень сочувствия была…
…боль одного порой [125]
Героев трогает. Суворов же – герой.

…[Juan] took his place with solemn
Air ’midst the rest, who kept their valiant faces
And levell’d weapons still against the glacis. (VI, 34)

…[Жуан] занял своем место с торжественным
Видом среди прочих, сохранявших смелые лица

Вернулся, влился в строй, где каждый, бодр и смел,
На гласис вражеский свой направлял прицел.

Cossacques were all cut…
But perish’d without shivering or shaking. (VIII, 76)

Казаки были все перерезаны… [126]
Но погибли без дрожи и трепета.

Их истребили всех…
Но все бестрепетно удел встречали свой.

Was made at length with those who dared to climb
The death-disgorging rampart once again. (VIII, 79)

Оказались, наконец, вместе с теми, кто дерзнули взлезть
На изрыгающий смерть вал еще раз.

Попали наконец в тот уголок опасный,
Где русским, лезущим на вал, каленый град
Нес гибель…

The soldiers, who beheld him drop his point,
Stoppd as if once more willing to concede
Quarter… (VIII, 117)

Солдаты, видя, что он опустил свое лезвие,
Остановились, как если бы еще раз попытались оказать
Пощаду…

’Т is strange enough – the rough, tough soldiers, who
Spared neither sex nor age in their career
Of carnage, when this old man was pierced through,
And lay before them with his children near,
Touchd by the heroism of him they slew,
Were melted for a moment… (VIII, 119)

Это было довольно странно: грубые, жестокие солдаты, кто
Не щадили ни пола, ни возраста на своем пути
Убийств, – когда этот старик был пронзен
И лежал перед ними близ своих сыновей, —
Тронутые героизмом убитого ими,
Смягчились на мгновение…