Андрей Азов - Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920–1960-е годы

Суворов начеку все время был; притом
Учил и наблюдал, приказывал, смеялся,
Шутил и взвешивал, всех убеждая в том,
Что чудом из чудес он не напрасно звался.
Да, полудемоном, героем и шутом,
Молясь, уча, громя и руша, он являлся
Двуликой особью: он – Марс и Мом – один,
А перед штурмом был – в мундире арлекин.

Suwarrow, who was standing in his shirt
Before a company of Calmucks, drilling,
Exclaiming, fooling, swearing at the inert,
And lecturing on the noble art of killing, —
For deeming human clay but common dirt,
This great philosopher was thus instilling
His maxims, which to martial comprehension
Proved death in battle equal to a pension; —

Суворов, сняв мундир, в одной рубашке,
Тренировал калмыков батальон,
Ругался, если кто-нибудь, бедняжка,
Неповоротлив был иль утомлен.
Искусство убивать штыком и шашкой
Преподавал он ловко; верил он,
Что человечье тело, без сомнения,
Лишь матерьял, пригодный для сражения!

Суворов в этот час, вновь командиром взводным,
В рубашке, сняв мундир, калмыков обучал,
Их совершенствуя в искусстве благородном
Убийства. Он острил, дурачился, кричал
На рохль и увальней. Философом природным,
От грязи – глины он людской не отличал
И максиму внушал, что смерть на поле боя
Подобно пенсии должна манить героя.

‘So now, my lads, for glory!’ – Here he turn’d
And drill’d away in the most classic Russian,
Until each high, heroic bosom burn’d
For cash and conquest, as if from a cushion
A preacher had held forth (who nobly spurn’d
All earthly goods save tithes) and bade them push on
To slay the Pagans who resisted, battering
The armies of the Christian Empress Catherine.

Ну, в добрый час, ребята!» Тут опять
Фельдмаршал к батальону поспешил
Подшучивать, браниться, муштровать,
Чтоб разогреть геройский дух и пыл.
Он даже, проповеднику под стать,
Сказал, что бог их сам благословил:
Императрица-де Екатерина
На нехристей ведет свои дружины!

«Итак, за славою, за славою, ребята!»
Тут повернулся он и русским языком,
Весьма классическим, вновь начал в грудь солдата
Вдувать желанье битв, венчанных грабежом;
Он, проповедником (а им одно лишь свято:
Сбор десятинный), звал – картечью и штыком
Смирить язычников, дерзнувших столь злонравно
Противостать войскам царицы православной.

O’er the promoted couple of brave men
Who were thus honour’d by the greatest chief
That ever peopled hell with heroes slain,
Or plunged a province or a realm in grief.
O, foolish mortals! Always taught in vain!
O, glorious laurel! since for one sole leaf
Of thine imaginary deathless tree,
Of blood and tears must flow the unebbing sea.

Цыплят, они горячими руками
Мужчин за шеи стали обвивать.
Герои, как мы убедились с вами,
Отважно собирались воевать.
О, глупый мир, обманутый словами!
О, гордый лавр! Не стоит обрывать
Твой лист бессмертный ради рек кровавых
И горьких слез, текущих в море славы.