Умберто Эко - Сказать почти то же самое. Опыты о переводе

Тот факт, что в необозримом богатстве семиозиса может быть чрезвычайно много оттенков, не препятствует нам проводить основополагающие различия. Напротив, он этого требует, если задача семиотического анализа состоит именно в том, чтобы вычленять различные явления в потоке актов интерпретации, который на первый взгляд не поддается никакому контролю.

Все предыдущие страницы были написаны под знаком переговоров. Переводчик должен вести переговоры с призраком автора, зачастую давно умершего, с навязчивым присутствием текста-источника, с не определенным еще образом читателя, для которого он переводит (и которого переводчик должен создать, как всякий Автор создает своего Образцового Читателя; см.: Есо 1979), а порою, как говорилось в предисловии, он должен вести переговоры и с издателем.

Можно ли обойтись без понятия о переводе как переговорах? Следовало бы подумать о том, что высказывания, выраженные на одном языке, можно превратить в высказывания на другом языке, поскольку, хотя на уровне лексическом синонимов не существует, два различных высказывания могут выражать одну и ту же пропозицию.

Чтобы установить, что высказывания Il pleut, it’s raining, piove, Es regnet («Идет дождь», фр., англ., ит., нем.) выражают одну и ту же пропозицию, нам следовало бы выразить эту пропозицию на некоем языке, нейтральном по отношению к сравниваемым друг с другом естественным языкам. И здесь намечаются лишь три возможности.

Первая: существует некий Совершенный Язык, служащий параметром для всех прочих языков. Мечта о Совершенном Языке просуществовала долго; она и теперь еще не вполне мертва. С историей этой тысячелетней мечты можно ознакомиться в моей книге «В поисках совершенного языка». В течение веков люди надеялись восстановить некий изначальный Язык Адама, предшествовавший смешению языков.

О том, что перевод может предполагать некий совершенный язык, размышлял Вальтер Беньямин: поскольку воспроизвести сигнификаты языка-источника в языке назначения невозможно, нужно довериться чувству слияния всех языков, поскольку «в каждом из них, взятом как целое, подразумевается одно и то же; однако оно не доступно ни одному из языков по отдельности, но лишь совокупности их взаимно дополняющих интенций: это чистый язык» (Benjamin 1923; ит. пер.: 227). Но этот reine Sprache [270] **– не язык. Если не забывать о каббалистических и мистических истоках мысли Беньямина, можно обратить внимание на довольно-таки зловещую тень священных языков, на нечто подобное тайному гению языков Пятидесятницы. «Желание переводить немыслимо без этого соответствия мысли Бога» (Derrida 1985; ит. пер.: 217).

То, что желание переводить может пробудиться из этого стремления постичь мысль Бога, – чувство для переводчика полезное, как влюбленному полезно стремиться к полному слиянию двух душ, хотя психология и философия утверждают, что это невозможно. Но поскольку это именно внутреннее чувство, к тому же в высшей степени личное, – может ли оно служить межличностным критерием оценки успеха того или иного перевода?

Вторая возможность, то есть переход от личного чувства к общезначимому правилу, порождает еще две возможности: или же можно изобрести «рациональный» язык, выражающий все объекты, все действия, состояния духа, отвлеченные понятия, которыми должна пользоваться всякая культура, чтобы описывать мир (и таким замыслом вдохновлялось немало попыток, предпринятых в XVII в.), или же нужно добраться до выявления «языка мышления», коренящегося конечно же в универсальном функционировании человеческого разума, термины и высказывания которого можно выразить на некоем формализованном языке. На деле две эти версии равнозначны, поскольку даже для выявления предполагаемого языка мышления нужно так или иначе установить его грамматику. И покуда мы не сможем шаг за шагом регистрировать все, что происходит у нас в мозгу или в уме, этот язык мышления тоже будет гипотетическим конструктом, вдохновленным некими критериями рациональности, которые дает, например, формальная логика.

Последнюю альтернативу более или менее благосклонно рассматривают многие ученые, занимающиеся машинным переводом. Должно найтись некое tertium comparationis, позволяющее выражению на языке Альфа перейти в таковое на языке Бета; при этом решают, что оба эти выражения оказываются равнозначны выражению на некоем метаязыке Гамма, не зависящем от того, как оно формулируется на различных естественных языках. Так, три выражения: piove, il pleut и it’s raining обладают одним и тем же пропозициональным содержанием («идет дождь»), выражаемым на языке Гамма: скажем, abc. Именно это и дает нам возможность переводить высказывание, сделанное по-итальянски, на французский или английский, не опасаясь слишком отдалиться от смысла исходного дискурса.