Однако на статьи, которые в начале 50-х годов ХХ века Борис Павлович разослал в солидные химические журналы, рецензенты дали ответы, суть которых была примерно такова: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!»
Генерал Белоусов счел ниже своего достоинства доказывать, что он не верблюд. Неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы об удивительном открытии Б. П. Белоусова случайно не узнал профессор С. Э. Шноль. Он принялся искать первооткрывателя, что было делом совсем не простым — ведь Белоусов работал в «закрытом» институте. Наконец, Шноль нашел автора уникальной работы и получил от него листок бумаги с рецептом, как осуществить реакцию.
Обиженный Б. П. Белоусов от сотрудничества и продолжения работ отказался. Тогда С. Э. Шноль предложил заняться этой проблемой физику и математику, ставшему волею случая еще и химиком, — Анатолию Марковичу Жаботинскому.
А. М. Жаботинский.
А. М. Жаботинский с сотрудниками разработал математическую модель химических процессов, происходящих в ходе реакции Б. П. Белоусова, физические приборы для регистрации этих процессов и даже применил компьютеры для обработки результатов и вычисления кинетических коэффициентов реакции, что выглядело в те годы весьма необычно. Ведь компьютеры назывались тогда ЭВМ — электронно-вычислительными машинами — и выглядели, как множество стальных шкафов, от которых во все стороны разбегались кабели и провода. Информация вводилась с перфокарт или с перфолент, а выводилась на длинные бумажные «простыни» распечаток.
Так что применение ЭВМ для моделирования сложной химической реакции тогда было новинкой. Тем не менее, в 1964 году вышла статья А. М. Жаботинского, в которой подводились итоги выполненных исследований и закреплялся приоритет советской науки в области колебательных химических реакций. Через год эта тема стала очень модной, и статьи о новых работах посыпались как из рога изобилия. Реакция Белоусова-Жаботинского стала всемирно известной. По-английски ее называют BZ-реакцией.
В принципе, открытие колебательных реакций вполне было достойно Нобелевской премии. Однако шведские академики рассудили иначе. Хорошо уже и то, что в 1980 году нескольким ученым была вручена Ленинская премия. Борис Павлович Белоусов был включен в число лауреатов посмертно.
После награждения в СМИ прошла еще одна волна публикаций по данной теме. К некоторым из них причастен и ваш покорный слуга, напросившийся на интервью к Анатолию Марковичу Жаботинскому, от которого и узнал кое-какие подробности не только о самой реакции, но и о жизни и судьбе Белоусова.
Статьи, а потом и книги были опубликованы. Было выяснено, что подобные реакции могут быть полезны для изучения некоторых процессов в живом организме — например, деятельности сердечной мышцы. Созданы были и модели химических часов — ведь реакции идут со строгой периодичностью.
Так, например, инженер-химик Е. Н. Москалянова вместе с коллегами провела свыше 16 000 реакций в различных городах Советского Союза — от Владивостока до Таллинна — и выяснила, что периодическая реакция на основе триптофана обладает четкостью приличного секундомера. Стали поговаривать о выпуске химических часов без механизма. Но на том все, по существу, и кончилось.
В СССР начался развал экономики, многие ученые, в том числе и А. М. Жаботинский, уехали работать за границу.
Однако ныне мы являемся свидетелями новой волны интереса к подзабытым было реакциям. Японский исследователь Такахиро Ямагучи из Института исследования наносистем при токийском Национальном институте технических наук, разработал биополимер, в котором тоже протекают периодические реакции. По словам профессора Ямагучи, созданная им полимерная система сокращается как однородная среда, которая сначала равномерно расширяется во все стороны, а затем сжимается. Один цикл занимает несколько секунд, а общая продолжительность сокращений может достигать нескольких суток.
Профессор Т. Ямагучи.
Японский ученый подчеркнул, что основа нового материала и используемые реактивы нетоксичны. Значит, такой полимер можно использовать в медицине. Он предполагает, что разработка окажется полезной для создания микроскопических устройств, так называемых lab-on-chip (микросхемы полного анализа — микроприборы, которые позволяют осуществить один или несколько биохимических процессов на одном чипе). Кроме того, аналогичные полимеры возможно использовать и в качестве искусственных мускулов для роботов, для приведения в действие иных приборов и устройств.
Читать дальше
