Со всех сторон стали сбегаться люди, а одно все еще вращавшееся крыло с грохотом свалилось на крышу небольшого дома. Вскоре, отчаянно гудя, показалась машина «Скорой», а мы с молодым красноармейцем, как давние знакомые, уже уходили, проталкиваясь через толпу и обмениваясь впечатлениями.
Популярный в то время лозунг – «от модели к планеру, от планера к самолету» – был моим кредо. Часто засиживаясь до полуночи, я строгал, связывал и склеивал, пилил и сверлил, пока не получалась очередная модель с резиновым моторчиком. Я упорно делал модели по образцу птиц – без вертикального оперения, считая, что подражать в этом самолетам не следует. Ведь там есть летчик, управляющий рулем направления, а в модели оно ни к чему. Модели хорошо планировали, но стоило на любой из них завести моторчик и пустить ее с вращающимся винтом, как она, пролетев немного по прямой, внезапно переворачивалась на спину и стукалась о землю. Сколько я ни старался делать их поточнее, сколько ни регулировал, модели падали до тех пор, пока не разбивались совсем. Как-то раз при очередной неудаче я с досады булавками приколол к хвосту попавшуюся под руку картонку на манер вертикального оперения. Завел, пустил… О, чудо! Модель полетела, набирая высоту, и летела бы еще, если бы не кончился завод.
Когда я, преодолев протесты самолюбия, обратился к отцу, он растолковал, что резиномотор, вращающий винт, создает момент крена, а крылья, парируя крен, вызывают разворот, который как раз и гасит вертикальное оперение. Когда же этого вертикального оперения нет, модель неуравновешенна и падает. Что до птиц, то у них нет винта, следовательно нет и зловредного крена.
Кроме моделей, мы с товарищами по двору увлекались еще постройкой и запуском змеев. Здесь мы ничего не выдумывали, а довольствовались общепринятыми образцами. Если же ветер бывал и ночью, запускали змеев с красными бумажными фонариками и вставленными в них свечками. Нам было невдомек, что идущие ночью на посадку самолеты шарахались от огонька на змее, как от обозначенного сигнальным огнем препятствия. Это продолжалось до тех пор, пока не примчался с аэродрома мотоцикл с разъяренным военнослужащим, который заставил нас сломать свои игрушки.
Освоив постройку змеев и схематичных моделей, я перешел к фюзеляжным. Глубоко за полночь, окончив модель-копию самолета и нарисовав красные звезды, я вышел в свой переулок. Была мягкая зимняя ночь, падал легкий снежок. Я закрутил резиномотор, поставил модель под уличный фонарь на ее маленькие лыжи и отпустил. Пробежав по искрящейся снежной поверхности и оставив неглубокие следы, она взлетела и через несколько секунд исчезла в темноте. Что-то таинственное чудилось в ее исчезновении, в этих оборвавшихся колеях от лыж. Мне казалось, что улетела не модель, а настоящий самолет с красными звездами, что летит он над крышами и деревьями все выше и выше, а луна, просвечивающая сквозь рваные облака, одобрительно кивает ему своей желтой головой. Короткий треск невдалеке разом отогнал видение. Подобрав возле дерева то, что упало и сообразив, что ремонт будет невелик, я с удовлетворением отправился спать. Ведь завтра, вернее уже сегодня, надо в школу.
Отец снисходительно относился к моим увлечениям, никогда не навязывался с советами, а если я спрашивал о центровке или регулировке моделей, отвечал кратко и только на вопросы.
Иногда мама, обычно добрая и ласковая, прибегала к последнему средству – жаловалась отцу, если мы с сестрой доводили ее до крайности. Он неизменно брался за ремень, а мама нас же потом и жалела. У меня после порки всегда вертелся на языке вопрос к маме: «Если тебе меня жаль, зачем же ты говорила о моем проступке отцу?», но спросить я так никогда и не решился. Отца я побаивался, но и очень интересовался его жизнью. Когда он бывал в хорошем настроении, разрешал мне выдвигать запретный ящик его стола и доставать заветные фотографии. В одной куче, вперемежку, попадались суровые лица авиаторов и улыбающиеся беспечные шансонетки. Среди старых фотографий «фарманов», «блерио» и «ньюпоров» встречались снимки самолетов Ф.Н.Былинкина, Я.М.Гаккеля, И.И.Стеглау, А.А.Фальц-Фейна и А.А.Кованько. Особенно много попадалось творений Игоря Сикорского – от неудачного вертолета и едва летавших (только по прямой) самолетов до прославленных многомоторных «Гранда» («Русского Витязя») и «Ильи Муромца». Наткнулся я и на фотографию второго планера конструкции моего отца, построенного им в 1907 году, на котором был совершен «рекордный» двадцатисекундный полет на буксире( 1*). Этот планер управлялся посредством телодвижений висящего на нем пилота, балансированием своего корпуса добивавшегося более-менее устойчивого полета.
Читать дальше