Борис Носик - Прогулки по Парижу. Правый берег

– Ворона! – сказал самый маленький мальчик.

– Молодец, Жан-Жак! – похвалила училка.

– Да ты просто Жан-Жак Руссо, – сказал я восторженно, и дети засмеялись над непонятной шуткой дяди иностранца, который так смешно говорит по-французски.

– Это вот мухоловка, – сказала учительница. – Еще тут бывают стрижи, дикие голуби – вяхири, чайки… Потом я вас поведу ближе к Лувру и арке Карусель – там гнезда ласточек. У нас в Париже больше полутысячи их гнезд…

Признаюсь, что случайный разговор этот меня успокоил. Я вспомнил, что птицы небесные и меньше нашего имеют, а ничего, живут. И век их короток, а они поют… Так что и я в конце концов найду какой-нибудь хомут, была бы шея… После этого детского урока в Тюильри я теперь везде искал птиц. Их оказалось в Париже великое множество. Помню, я очень беспокоился за ласточек в 1993 году, когда ремонтировали арку Карусель и разорили там все гнезда. Я хотел, чтобы, когда моя дочка подрастет, в Париже еще были птицы, даже если все еще не будет работы…

Однажды я прочел интересное объявление в газете и пошел в собор Нотр-Дам на остров Сите. Там демонстрировали соколов, живущих под крышей собора. Под крышей собора их жило четыре пары. Посетителям выдавали бинокли, и они таращились в вышину. А телевизионщики спрятали вдобавок камеры возле гнезд, и на большом экране внизу можно было наблюдать за птенцами и родителями. Оказалось, что в Париже обитает полсотни соколиных пар. Конечно, это были небольшие соколы, пустельги, но я, помню, так увлекся тогда всей этой пустельговиной, что даже перевел с английского роман «Пустельга для отрока» (перевод вышел в моем любимом издательстве «Радуга»).

На прогулке в Тюильри часто увидишь суровых училок с прелестными детьми. При всех их несовершенствах дети прекраснее статуй…

Когда моя доченька стала подрастать, мы повадились с ней ходить в самый близкий к нашему дому парк Монсури, что в XIV округе, близ «маршальских» бульваров. Очень красивый парк, из «альфандовских» парков прошлого века. Сам Ленин снимал квартиру поблизости от этого парка и даже готов был переплачивать за близость к парку (из партийных денег, конечно) – зато он мог там гулять ежедневно, обдумывая всякие интриги против друзей и соратников по партии, которые, если недоглядишь, всегда могут из-под носа вырвать и власть и первенство. Официально это все называлось борьбой с «уклонистами», «отзовистами», «ликвидаторами наизнанку». Ну а нам с дочкой бороться было не с кем – мы просто гуляли.

В молодые годы, в пору своих российских странствий, я не раз забредал в орнитологические заповедники – в Вентос-Рагос на Немане, в заповедник Семи островов на Кольском полуострове, на острова Беринга и Медный. Но вот не ожидал, что такое разнообразие птиц обнаружится в маленьком живописном парижском парке Монсури. Позднее один биолог с серьезностью мне объяснял, что в этом парке и флора, и климат, и природный рельеф особенные – нечто вроде горной теснины в миниатюре. И вот в этой теснине сосуществуют дятлы, славки, какие-то особые певчие дрозды, синицы с хохолком, голуби, вороны, даже сойки, зеленушки, малиновки, корольки, зяблики, щеглы, чайки и еще, и еще… Есть и такие птицы, что осенью по дороге в Африку здесь застревают. Мол, «и Африка мне не нужна». А в маленьком парковом озере полно водоплавающих птиц, завезенных из Австралии, Америки, Канады и отлично тут прижившихся, – всякие лебеди, утки, гуси… Детвора в восторге, ну а о старшем поколении и говорить не приходится. Не то что обо всех «отзовистах» и «ликвидаторах» напрочь забываешь в этом раю, но даже и невзгоды семейной и профессиональной жизни отступают на задний план…

Все-таки он тогда замечательно мне сказал, этот старый калифорнийский армянин, этот добрый писатель-выдумщик в соломенной шляпе: «Все птицы Парижа…»

С террас на западной оконечности сада Тюильри открывается вид на плас де ла Конкорд, знаменитую площадь Согласия. Парижане считают ее самой красивой площадью в столице, и это мнение разделяют и многие из приезжих. В 20-е годы нашего века один русский поэт даже высказал желание жениться на этой площади, однако тут, как, впрочем, и всю жизнь у него происходило в подобных случаях, возникло непреодолимое препятствие. Он решил, что для этого ему бы надо было быть по меньшей мере Вандомскою колонной. Но оставим комплексы Маяковского заботам психоаналитиков, а из его признания в любви извлечем главное – признание гармоничной женственной красоты этой несравненной парижской площади.