Пинакотека 2001 01-02

1. Жерар Делабарт Вид Поднавинского предместья в Москве. 1795

Гравюра 1799 Фрагмент

2. Жан Батист Лепренс Калмык

Гравюра 1810-х

3-4. Жерар Делабарт Вид Старой площади в Москве. 1795Гравюра 1799 Фрагменты

Хотя аббат Шапп путешествовал по России еще до восшествия на престол Екатерины II, императрица, узнав о тех обвинениях, которые он бросил ее державе, пришла в ярость. Задетая, оскорбленная, она ответила французскому аббату сочинением, написанным частично ею самой, а частично по ее указаниям. Называется оно «Антидот, или Рассмотрение роскошно изданной дурной книги, "Путешествием в Сибирь" именуемой». «Антидот» был опубликован в России, но на французском языке и, следовательно, обращен к французской публике. Причина этой высочайшей контратаки совершенно ясна. «Путешествие в Сибирь» имело во Франции большой успех и существенно поумерило не только русофилию, вошедшую в моду с легкой руки энциклопедистов, но и восторги по поводу «Северной Семирамиды». Не важно, что в эпоху, описываемую Шаппом, Екатерина еще не начала осуществлять свои политические реформы. Немецкая принцесса, ставшая российской императрицей и отождествившая себя со своей державой, не могла примириться с тем нелестным изображением России и русских, какое предъявил французской публике аббат Шапп. Поэтому она последовательно опровергает каждое из обвинений, брошенных французом ее стране, и постоянно уличает его в невежестве. Отвечая «любезностью на любезность», Екатерина напоминает Шаппу о французских национальных пороках – тщеславии, легковесности, надменности. В этом она идет по стопам Гримма, который писал, что французы убеждены: «все, кто не принадлежат к их нации, питаются сеном и ходят на четырех ногах». В конечном счете ответ Екатерины II – речь в защиту русского национального своеобразия и против определенных черт французского национального характера, крайне неприятных и способных вызвать у русских острые приступы галлофобии (что в дальнейшем подчас и происходило). Почему Екатерина, которая прежде так дорожила общением с французскими философами и так сильно интересовалась французской литературой, что приказала перевести «Велизария» Мармонтеля и сама перевела значительную часть этой поэмы, – почему она так резко изменила свою позицию? В сущности, она последовала в этом за просвещенной частью русского общества, которую раздражала неумеренная галломания вельмож и которая из патриотических соображений оскорблялась постоянными напоминаниями о превосходстве Франции во всех сферах человеческой жизни. Много ли читателей нашлось во Франции у «Антидота», сказать трудно. Очевидно, однако, что книге Шаппа, несмотря на всю ее популярность, не удалось окончательно истребить ту «моду на русских», которую ввели во Франции энциклопедисты. Прием, оказанный в Париже великому князю Павлу Петровичу, будущему императору Павлу I, свидетельствовал о том, что, пусть даже рассказы побывавших в России не слишком располагают к восторгам, эта северная страна продолжает пленять умы. Россия была далеко, и тамошняя деспотическая власть не слишком тревожила французов, что же касается до пороков, которыми, если верить путешественникам, страдали русские, они казались нереальными, сказочными. Последним всплеском русофилии Франция была обязана графу Луи-Филиппу де Сегюру, которому выпала честь сопровождать Екатерину в путешествии по Крыму. Благодаря его описанию этой поездки, больше похожему на сказки «Тысячи и одной ночи», чем на путевые заметки, французы уверовали в существование безмерно щедрых русских, которые любят роскошествовать и тратят деньги без счета.

После французской революции и наполеоновских войн отношения между Россией и Францией портятся, и это вносит радикальные изменения как во французский миф о России, так и в представления русских о Франции. Русские еще при Екатерине порывают с галломанией, чему сама императрица немало способствовала. Революция, поставившая под вопрос авторитет верховной власти и неприкосновенность монарха, а главное, казнь Людовика XVI, окончательно убедили Екатерину в том, как опасно принимать на веру идеи просветителей. Философы из любимцев императрицы превратились в людей в высшей степени подозрительных, их сочинения были в России запрещены, а эмигранты, которым подданные Екатерины оказывали самый теплый прием, своими рассказами о пережитых бедствиях внушали русским неприязнь ко всему французскому. Что же касается французов, то они прониклись неприязнью ко всему русскому немного позже. Появление русской армии на берегах Сены, претензии Александра I, а затем Николая I на исполнение роли гарантов «европейского порядка», их осуждение либерализма – все это привело к тому, что французы смотрели на Россию с разных, подчас противоположных точек зрения, но всегда страстно и неравнодушно. Либералы видели в ней страну, отвергающую идеи Просвещения, а значит, угрожающую свободе. Легитимисты – последний оплот ценностей, уничтоженных революцией. Когда Бурбоны вернулись к власти, а вслед за ними на родину возвратились эмигранты, нашедшие приют в России, французские правящие круги выступили за политический союз с Российской империей. Народ, однако, не забыл ни нашествия казаков, ни унижения, испытанного во время разгрома наполеоновской армии. Июльская революция 1830 года, польское восстание, которое французы приветствовали, и его разгром, который они оплакивали, – все это надолго испортило отношения между Парижем и Петербургом и еще сильнее скомпрометировало Россию в глазах французов. Только убежденные монархисты, вроде Кюстина и Шатобриана, продолжали лелеять мечты о порядке, установлению которого поможет российский император. Что же касается французского общественного мнения, то оно пребывало в нерешительности: слишком противоречива была информация о России. Оставалось не ясно, чего следует ждать от этой страны, которая после Венского конгресса окончательно заняла место на европейской политической сцене, и как ее понять.