Кеннет Андерсон - Чёрная пантера из Шиванипали

Если опять-таки кобра, скорпион или другая ползучая тварь избрала дупло этого дерева своим убежищем в прохладные ночи, я окажусь в ужасном положении. В общем, могло возникнуть столько неожиданных неприятностей, что я решил о них не думать.

Я расстелил на земле пальто, на него мы сложили весь мусор, вплоть до щепок, и отнесли подальше. После этого мы отправились к хижине, и Бала решительно взвалил тело жены на плечо. Гуськом, в молчании вернулись мы к дереву. Я попросил Балу положить тело несколько влево от сделанной нами щели, так, чтобы, глядя на него, тигр не смог заметить меня. В дупле еле умещался я с ружьем, поэтому я поел чапати и выпил чаю, а флягу отдал Али Бегу.

Я залез в дупло. Бала и Кришнаппа прикрыли отверстие ветками, а их замаскировали листьями и ползучими растениями. Бала то и дело отступал на несколько шагов, чтобы проверить, не виден ли я снаружи. Поперек отверстия он приладил на уровне моей груди большую палку, на которую я мог при выстреле опереть ружье. Я попробовал бесшумно поднять ружье, подтягивая его вдоль тела, и положить на палку Это мне удалось. Ченчу замаскировали палку и ствол дерева по обе стороны от моего лица вьюнками, перебросив их через находившиеся выше сучья. Наконец у основания трех веток, под которым находилось дупло, они укрепили такое множество ветвей и листьев, что я оказался просто закупоренным в моем убежище.

Прежде чем уйти, Бала попрощался со своей мертвой женой. Он поцеловал ее холодный лоб и ступни ног Потом встал на колени и распростерся ниц на земле, прося у жены прощения за надругательство, на которое он обрекал ее бедное тело.

Когда он поднялся, глаза его были сухи, а лицо выражало решимость. Он посмотрел на меня, и снова между нами возникла душевная связь двух любящих джунгли людей. Его взгляд красноречивее любых слов говорил: «Я сделал все, что мог, даже пожертвовал телом своей любимой. Остальное зависит от тебя». Я дал себе слово, что не обману его надежд.

Минутой позже мои спутники отправились назад к хижине, а я остался один.

Часы показывали без четверти пять. Яркие блики, просачивавшиеся сквозь ветви подлеска, падали красными и темными пятнами на сари, в которое Бала: завернул тело жены. Ее распушенные волосы обрамляли голову и спокойное лицо, обращенное ко мне. Тело уже окоченело. Одна рука лежала у мертвой на груди, по — видимому, в том самом положении, в каком ее уложив утром муж, когда уносил в хижину бездыханное тело; вторая, вытянутая, покоилась сбоку.

Ничто не двигалось кругом, и лишь легкий ветерок пробегал по листьям и траве, играл уголком сари и шевелил прядь черных как смоль волос мертвой женщины. Не было слышно ни звука, кроме слабого тикания ручных часов и каких-то глухих ударов. Я не сразу понял, что это бьется мое сердце. Осторожно, дюйм за дюймом вытягивал я ноги, опершись на спину. Им предстояло всю ночь выдерживать вес моего тела, и я по крайней мере должен был стараться помочь им.

Через три четверти часа джунгли ожили — раздались крики павлинов и лесных петушков, удаляющихся на покой. Один серый петушок важно прошелся по лесной полянке передо мной, бросая своим «кукареку» вызов умирающему дню. «Кук ки-а киа кук-м», — выводил он. Через несколько секунд откуда-то издалека послышалось: «Ухив, кук кук-м». Петушок распустил перья и посмотрел в том направлении, откуда пришел ответ. Налетевший порыв ветра зашевелил подол сари. Тяжело взмахивая крыльями, петушок улетел.

«Ми-као ми-као», — слышался настойчивый крик павлина, и большие птицы одна за другой взлетали вверх и стайками размешались на ветвях отдаленных деревьев. Запоздалые бабочки и жуки парили в воздухе или с жужжанием устраивались под листочками и другими прикрытиями, которые они облюбовали себе на ночь.

Как всегда в тропиках, день быстро угас. Мои пернатые друзья, несомненно, уже спрятали головы под крылья, а если нет, то вскоре спрячут. С наступлением сумерек на землю в ярде от меня уселось нечто округлое. Это — предвестник ночи индийских джунглей.

«Чук-чук-чукуу», — твердил он. На фоне сухой травы его коричневое тело напоминало камень. Но вот, грациозно расправив крылья, он улетел. «Чип — чип-чип», — раздалось надо мной. Две летучие мыши быстро описывали круги около дерева, хватая на лету не успевших спрятаться дневных жучков или поторопившихся вылезти ночных насекомых.

Мне и раньше много раз приходилось видеть и слышать, как замирает дневная жизнь и вступает в свои права ночь, но никогда я при этом не находился в подобном положении.