И это именно то, что большевики сделали. Вместо уничтожения государства они создали одну из самых жестоких деспотий, что мир ещё не видел, с самодержавной правящей кликой, функционирующей через централизованную «красную» бюрократию и опирающуюся на «красную» армию, достаточно мощную для подавления любого недовольства. Нет парламентской оппозиции, критика не допускается. Ни одна книга, брошюра, или газета не может быть напечатана, которая не согласна с большевистским правительством. Нет никаких признаков какой либо релаксации этого деспотического отношения. Недавние «уступки» частной торговле являются чисто экономического характера; большевистское правительство само откровенно заявило, что никаких «политических уступок сделано не будет, и что абсолютная власть останется в его руках». Экономические уступки называются лишь «временными», они должны быть аннулированы, как только русский народ станет достаточно «образованным» наряду большевистских рельс, чтобы сделать возможным создание чистого коммунизма.
Это означает, что «диктатура» должна быть на неопределённый срок продлена. Как сам Ленин откровенно заметил при недавно приглашённой делегации испанских социалистов: «Мы никогда не говорили о свободе. Мы практикуем диктатуру пролетариата во имя меньшинства, потому что крестьянство ещё не стало пролетарским и не с нами. Она будет продолжаться, пока они не покорятся».
Но будет ли диктатуре конец, даже если весь русский народ должен «подчиняться» коммунизму? Маловероятно. По этому поводу Бертран Рассел делает некоторые очень острые замечания, как результат его поездки в Россию и острая «калибровка деятельности» большевистских правителей. Господин Рассел сказал:
«Пропаганда коммунизма теми, кто верит в методах большевиков, базируется на допущении, что нет рабства кроме экономического рабства, и что, когда все товары, находящиеся в совместном пользовании, должна быть совершенная свобода. Боюсь, что это является заблуждением.»
«Там должно быть управление, должно быть чиновники, которые контролируют распределение. Эти люди в коммунистическом государстве являются хранилищами власти. Пока они контролируют армию, они могут, как и в России в этот момент, владеть деспотической властью, даже если они составляют меньшинство. Где есть коммунизм не означает, что там есть свобода. Если коммунизм был более полным, это не обязательно означает больше свободы; всё ещё будут некоторые чиновники, контролирующие продовольствие, и эти чиновники могли управлять, как им заблагорассудится, пока они сохраняют поддержку солдат. Это не просто теория, это патент урока нынешнего состояния России по теории большевиков в том, что незначительное меньшинство захватило власть и держит её, пока коммунизм принимается практически повсеместно, строительство которого, по их признанию, может занять много времени. Но власть сладка, и немногие люди сдают её добровольно. Власть особенно сладка тем, кто имеет привычку к ней, и привычка становится наиболее укоренившейся у тех, кто руководствуется штыками без народной поддержки. Разве это не почти неизбежно, что люди, известные как большевики, размещены в России (и, как они утверждают, что коммунисты должны поставить себя там, где социальная революция успешна), будут неохотно отказываться от своей монополии на власть, и найти причины, оставшиеся до какой то новой революции, что вытеснит их? Разве не было бы смертельно легко для них без изменения структуры экономики указать большие зарплаты для государственных чиновников высокого уровня, и так вновь создать старые неравенства богатства? Какой мотив у них не делать этого? Какой мотив возможен кроме идеализма, любви к человечеству — неэкономические мотивы тех, что большевики осуждают? Система, созданная насилием и насильственным господством меньшинства, должна обязательно позволить тиранию и эксплуатацию; и если это человеческая природа, как марксисты утверждают, что это будет, зачем правители пренебрегают такие возможностями эгоистичной выгоды?»
«Это сущая ерунда делать вид, что правители великой империи, такой, как Советская Россия, когда они уже привыкли к власти, сохраняют пролетарскую психологию, и считают, что их классовый интерес тот же самый, что и у обычного рабочего человека. Это не так на самом деле, в России сейчас истина может быть скрыта мелкими фразами. Правительство имеет классовое сознание и классовые интересы, весьма отличающиеся от интересов тех подлинных пролетариев, которых не следует путать с бумажными пролетариями марксистской схемы».
Читать дальше