Макс Вебер - Хозяйственная этика мировых религий - Опыты сравнительной социологии религии. Конфуцианство и даосизм

Между этими полюсами располагались разнообразные переходы и комбинации. Религии, как и люди, были не книжной выдумкой, а историческими образованиями, не лишенными логических или чисто психологических противоречий. Очень часто они соединяли в себе ряд мотивов, каждый из которых при последовательной реализации стал бы препятствием для других, поскольку прямо противоречил им. «Последовательность» была здесь исключением, а не правилом. Пути и блага спасения также не были психологически однозначными. Даже у раннехристианского монаха и квакера поиски бога имели очень сильный созерцательный оттенок, однако общее содержание их религиозности, прежде всего надмирный бог-творец и способ подтверждения благодати, постоянно направляли их к действию. С другой стороны, буддийский монах тоже действовал — только это действие было лишено всякой последовательной мирской рационализации, поскольку его спасение в конечном счете было направлено на бегство из «колеса» перерождений. Аналогом сектантов и других братств западного Средневековья — носителей идеи проникновения религии в повседневную жизнь — были еще более распространенные братства в исламе. Для обоих случаев типичным был один и тот же слой — мелкие буржуа, в частности ремесленники, но дух этих религиозностей сильно отличался. Многочисленные индуистские религиозные сообщества внешне выглядели точно так же, как «секты» Запада, однако благо спасения и способы его достижения были у них радикально противоположны.

Нет нужды нагромождать здесь еще больше примеров, поскольку мы собираемся рассмотреть важнейшие религии по отдельности. Их невозможно просто упорядочить относительно друг друга в виде цепочки типов, каждый из которых являлся бы новой «ступенью» по отношению к предыдущему. Все они — исторические индивидуальности чрезвычайно сложного типа, вместе исчерпывающие лишь частицу комбинаций, которые можно было бы мысленно составить из многочисленных отдельных факторов.

Таким образом, здесь речь идет вовсе не о систематической «типологии» религий. С другой стороны, это и не чисто историческая работа. Данное исследование «типологично» в том смысле, что в нем в исторической реальности религиозных этик рассматривается типически значимое для формирования основных полюсов экономических взглядов, а остальное игнорируется. Оно абсолютно не претендует на то, чтобы нарисовать полную картину рассматриваемых религий. Его задача — выделить черты, отличающие конкретную религию от других и одновременно значимые для устанавливаемых здесь взаимосвязей. Если бы при изложении не делалось особого акцента на подобных моментах, эти черты были бы смягчены по сравнению с нарисованной здесь картиной и почти во всех случаях добавлены другие. Кроме того, иногда пришлось бы более отчетливо указать на то, что в реальности все качественные противоположности могут быть каким-либо образом поняты как чисто количественные различия при смешении отдельных факторов. Однако постоянно подчеркивать эту самоочевидность было бы крайне неплодотворно.

Даже важные для хозяйственной этики черты религий в сущности интересуют нас здесь с определенной точки зрения — по характеру их отношения к экономическому рационализму, а поскольку и это не однозначно, к тому типу экономического рационализма, что начал с XVI и XVII веков господствовать на Западе в качестве элемента буржуазной рационализации жизни. Следует еще раз напомнить, что «рационализм» может означать разные вещи: либо рационализацию картины мира, осуществляемую мыслящим систематиком для еще большего теоретического господства над реальностью посредством еще более точных абстрактных понятий; либо рационализацию в смысле методического достижения определенной практической цели посредством еще более точного расчета адекватных средств. Это разные вещи, несмотря на то что в конечном счете они неразрывно связаны друг с другом. Даже при мысленном постижении действительности схожие типы различаются: к этому пытались свести отличия английской физики от континентальной. Рационализация способа ведения жизни, которую мы здесь рассматриваем, может принимать различные формы. Конфуцианство настолько свободно от всякой метафизики и почти полностью очищено от остатков религиозных корней, что находится у крайнего предела того, что вообще еще можно назвать «религиозной» этикой: оно настолько рационалистично и одновременно настолько трезво в смысле отказа от всех неутилитарных масштабов, как никакая иная этическая система, кроме разве что системы И. Бентама. Однако конфуцианство резко отличается от последней и от всех западных типов практического рационализма, несмотря на многочисленные действительные или мнимые сходства. «Рациональным» в смысле веры в некий значимый «канон» был высший художественный идеал Ренессанса, рационалистическим было и его понимание жизни в смысле отказа от традиционных ограничений и веры в силу naturalis ratio, [24]несмотря на налет платонической мистики. «Рациональными» в совсем ином смысле — в своей «планомерности» — были и методы умерщвления плоти, магической аскезы или созерцания в их самых последовательных формах, например, в йоге или при манипуляциях с молитвенными машинами в позднем буддизме. «Рациональными» — отчасти в том же смысле формальной методики, а отчасти в смысле различения нормативно «значимого» и эмпирически данного — были вообще все виды практической этики, систематически и однозначно ориентированные на постоянные цели спасения. Этот последний вид процессов рационализации и будет интересовать нас в дальнейшем. Предвосхищать здесь их казуистику не имело бы никакого смысла, поскольку данное исследование должно внести свой вклад в ее изучение.