Ирвинг Гофман - Ритуал взаимодействия

Итак, мы можем использовать некоторые понятия из традиционного анализа бросания монетки [110], но такой подход вскоре приводит к затруднениям.

Нормы определения размера ставки или приза устанавливаются сообществом (или со ссылкой на него), населением в целом или преобладающим рынком. Запутанность анализа игры состоит в том, что различные люди могут по-разному относиться к одним и тем же ставкам или выигрышам. Взрослые люди из среднего класса могут использовать монетку в качестве механизма принятия решений, но вряд ли они станут тратить время на бросание монетки только для того, чтобы решить, кому эта монетка достанется. А маленькие мальчики могут воспринимать претензии товарища на найденную совместно монетку как действительно большую ставку. Если обратить внимание на различные смыслы, которые разные люди придают одинаковым ставкам (или одинаковым выигрышам) или которые один человек придает им в разное время или в разных ситуациях, можно говорить о субъективной ценности, или полезности ( utility ). И точно так же, как ожидаемая ценность может быть подсчитана как средняя величина стоимости выигрыша, так и ожидаемую полезность можно определить как полезность, которую индивид приписывает денежному выигрышу, помноженную на вероятность этого выигрыша.

Ожидаемая полезность выигрыша в ситуации с бросанием монетки должна быть четко отделена от ожидаемой полезности бросания монетки ради этого приза, ибо индивиды постоянно наделяют субъективной ценностью — позитивной или негативной — возбуждение и тревогу, вызываемые самим бросанием. Кроме того, разочарование от проигрыша и удовольствие от выигрыша, скорее всего, не уравновешивают друг друга; разница (в любом случае) должна также учитываться в среднем как часть ожидаемой полезности игры [111]. Объективные стандарты могут использоваться для выявления значения ставок; но мы должны привлечь туманное понятие полезности для постижения смысла самой игры.

Переходя от четкого понятия ожидаемой ценности приза к понятию, более отвечающему нашим интересам, а именно ожидаемой полезности игры за данный банк, мы сталкиваемся с почти безнадежными сложностями. Когда индивид утверждает, что данный период игры вызывает большой азарт, или чувствует, что он дает больше шансов, чем другой, за этим может стоять целый ряд соображений: шкала ставок, длительность пари (а также, предлагает он его или принимает), краткость времени игры, количество игр, темп игры, выгода от участия в игре, вариации размера выигрышей, связанных с благоприятными результатами. Наконец, относительный вес, придаваемый каждому из этих моментов, будет существенно меняться вместе с абсолютной ценностью каждого из остальных [112].

Для нас это означает, что разные люди и разные группы обладают различными точками отсчета для измерения риска и возможности; очень рискованный образ жизни может приводить к тому, что человек мало значения придает риску, который кому-то другому покажется недопустимым [113]. Так, например, пытаясь объяснить существование легализованных азартных игр в Неваде, иногда ссылаются на шахтерские традиции штата. Рискованность этой профессии в целом можно действительно определить как значительную. Суть аргумента состоит в том, что так как экономика штата сама по себе основывалась на азартной игре с пластами земли, то азартные игры в казино никогда не воспринимались с особым неодобрением.

В обыкновенной азартной игре базовое понятие «рискованность» обладает множеством полуосознаваемых, непостоянных значений. Когда от игры мы переходим к реальной жизни, все становится гораздо сложнее.

При бросании монетки существуют априорные эмпирические причины оценивать вероятность каждого результата («орел» или «решка») как пятьдесят процентов. Бросающим монетку нет необходимости задумываться о правильности этой оценки — тем монеты и хороши. Однако во многих обыденных ситуациях человек сталкивается с матрицей результатов, которая не может быть полностью определена. (Например, это могло бы произойти, если бы наши два мальчика остановились перед глубокой разветвленной пещерой, пытаясь решить, что с ними может произойти, если они попытаются ее исследовать.) Даже если известен весь ряд возможных результатов, то вероятности, которые должны быть приписаны каждому из них, могут быть предметом только грубой оценки, базирующейся на смутных ссылках на эмпирический опыт [114]. Более того, оценивающий часто очень слабо ощущает, насколько приблизительна его оценка. В большинстве жизненных ситуаций мы имеем дело с субъективной вероятностью и, следовательно, в лучшем случае, с очень грубой общей мерой — субъективно ожидаемой полезностью [115].